Бродского судили не обычным судом, а выездным. Была такая форма судебных заседаний в советское время, когда они проводились не в здании суда, а непосредственно в трудовых коллективах, в которых работал обвиняемый. Поскольку Бродский нигде не работал, его судили по месту жительства, в помещении клуба строителей 15-й ремстройконторы (Набережная Фонтанки, д.22), т.е. непосредственно среди жителей района, в котором он жил. Так что судилища не было. Бродского публично осуждали простые граждане страны. Даже тенденциозная отрывочная стенограмма судебного заседания Фриды Вигдоровой не может скрыть этого факта. Обратимся к этой стенограмме опять.
На вопрос судьи, почему Бродский не работает, тот ответил: «Я писал стихи. Это моя работа. Я убежден... я верю, что то, что я написал, сослужит людям службу, и не только сейчас, но и будущим поколениям». Каково самомнение! Пушкин, став уже признанным великим поэтом России, с полным основанием написал о себе: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный./ К нему не зарастёт народная тропа». Двадцатитрёхлетний лоботряс Йося, ещё ничего толком не создавший, имевший за собой, по словам его же защитников на суде, только лишь задатки стать поэтом, уже представляет свои стихи как, ни много ни мало, нужные всему народу! Он мнил себя великим поэтом! Такое поведение Йоси не могло не озадачить любого нормального человека и вызвать сомнение в его психическом состоянии. Именно поэтому первый суд над Бродским, состоявшийся 18 февраля 1964 года, не вынес никакого судебного решения, направив его на судебно-психиатрическое освидетельствование. Вполне обоснованное направление. Представьте себе, что перед вами сидит человек и на полном серьёзе утверждает, что он поэт от бога, а его стихи нужны всему народу. Что вы подумаете? Что перед вами сидит больной шизофрнией и его надо не судить, а лечить. Это же самое подумал суд. Для нормального человека более чем очевидно то, что оценку творчеству поэта дают читатели, а не поэт сам себе. Бродский возвеличивал себя сам.
На суде Бродский предстал как самовлюблённый и уверенный в своей гениальности проходимец. Но не только эти качества Бродского вскрылись на суде. На вопрос судьи о том, почему он часто менял место работы, Бродский ответил: «Я менял работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях». Общественный обвинитель, Сорокин, по этому поводу задал свой вопрос (общественный обвинитель – не прокурор, а выдвинутый трудовым коллективом из своей среды обвинитель): «Вы говорите, что у вас любознательность сильно развита. Почему же вы не захотели служить в Советской Армии?». Бродский отказался отвечать на этот вопрос. Но по требованию судьи ответил: «Я был освобожден от военной службы. Не “не захотел”, а был освобожден. Это разные вещи. Меня освобождали дважды. В первый раз потому, что болел отец, во второй раз из-за моей болезни». Почему Бродский сразу не захотел так ответить? Да потому что этот ответ был, мягко говоря, не правдив. Бродский был единственным сы-ном в семье, а его родители были пе-нсионерами по старости. По сове-тским законам он был признан единственным кормильцем в семье и поэтому был освобождён от службы в армии. Сказать эту правду - значит сделать себя посмешищем в зале суда. Представьте себе молодого, здорового и сильного парня, воспользовавшегося правом единственного кормильца не служить в армии, а в действительности живущего за счёт престарелых родителей, которым он, наоборот, должен был быть кормильцем и опорой. В этом эпизоде проявилась вся безнравственная сущность тунеядца Йоси. В военкомате он представлял себя единственным кормильцем своих родителей, а на деле тянул из них последнее. Низость! По-другому не скажешь. Не желая, видимо, присутствовать на позоре своего сына, родители Йоси не пришли на судебное заседание. Его нравственное убожество было для них очевидно.
Итак, непримиримый борец за нравственное убожество, за право жить паразитом Йося был сослан …нет, нет не в сибирские лагеря, не в рудники, а в российскую, крестьянскую глубинку, в Коношский район Архангельской области, в деревню Норинскую. В своё время великий русский поэт Пушкин за непримиримую борьбу с царским самодержавием тоже был сослан в российскую глубинку, в Михайловское. Находясь в Михайловском, Пушкин создал произведения, которые впоследствии стали знаменитыми и любимыми в народе. Ну а какими поэтическими изысками порадовал нобелевский гений Йося, находясь в деревне Норинской? Бродский вспоминал: «В Норинской сначала я жил у добрейшей доярки, потом снял комнату в избе старого крестьянина. То немногое, что я зарабатывал, уходило на оплату жилья, а иногда я одалживал деньги хозяину, который заходил ко мне и просил три рубля на водку». Через годы после трудотерапии в Норинской, находясь в США, в интервью Майклу Скаммелю на вопрос: «Как на Вашу работу повлияли суд и заключение?» Бродский ответил: «Вы знаете, я думаю, это даже пошло мне на пользу, потому что те два года, которые я провел в деревне, – самое лучшее время моей жизни. Я работал тогда больше, чем когда бы то ни было. Днем мне приходилось выполнять физическую работу, но поскольку это был труд в сельском хозяйстве, а не работа на заводе, существовало много периодов отдыха, когда делать нам было нечего». В Норинской им были написаны стихотворения: «Одной поэтессе» («Я заражен нормальным классицизмом, /А вы, мой друг, заражены сарказмом...»), «Два часа в резервуаре» («Я есть антифашист и антифауст. / Их либе жизнь и обожаю хаос...»), «Новые стансы к Августе» («Здесь, захороненный живьем, / я в сумерках брожу жнивьем, / сапог мой разрывает поле, / бушует надо мной четверг...»), «Северная почта» («Я, кажется, пою одной тебе...»), «Письмо в бутылке» («То, куда вытянут нос и рот, / прочий куда обращен фасад, / то, вероятно, и есть «вперед», / всё остальное считай «назад»...»), «Брожу в редеющем лесу. / Промозглость, серость. / Уже октябрь. На носу»/ и другая подобная белиберда и тарабарщина, замешанная на презрении к деревенской жизни, к крестьянскому труду и, самое главное, на унижении деревенского быта, деревенских людей. 4 сентября 1965 г. поселковая коношская газета «Призыв» опубликовала стихотворение Бродского «Осеннее» (Скрип телеги тем сильней, /Чем больше вокруг теней, /Сильней, чем дальше они /От колючей стерни. /Из колеи в колею /Дерут они глотку свою /Тем громче, чем дальше луг, /Чем гуще листва вокруг. /Вершина голой ольхи /И желтых берез верхи /Видят, уняв озноб, /Как смотрит связанный сноп /В чистый небесный свод. /Опять коряга, и вот /Деревья слышат не птиц, /А скрип деревяных спиц /И громкую брань возниц». Публикацию этого посредственного стихотворения, скорее всего, можно объяснить как некую поддержку деревенского поэта, каковым редакция газеты, видимо, посчитала Бродского.
Деревенский период оставил оригинальный след в творчестве уникального кота Йоси. «Там украшают флаг, обнявшись, серп и молот. Но в стену гвоздь не вбит и огород не полот», - презрительно бросает он, представляя русских крестьян бездельниками. И это говорит тунеядец, брезговавший физическим трудом в принципе.