Трусевич и в лагере поражал друзей и недругов. Голод, люди умирают десятками, а он побриться разок и то ухитрился. Немолодые белогвардейцы из лагерной охраны глядели на парня с острым языком со злобой нескрываемой. А Трусевич взгляда не отводил. И наступило непогожее осеннее утро, начавшееся истошным: “Юда! Юду поймали! Стрелять его!”. Трусевич, извергая поток проклятий, рвался из цепучих чужих рук. “Стой, не стреляй, это же Трусевич, Коля Трусевич, вратарь киевского “Динамо”, - кричали Коротких и Балакин. - Его пол-лагеря знает”. Толпа пленных, еще минуту назад уверенная, что высокому конец, густела, надвигалась. И Колю отпустили. Струсила охрана или узнала?
Вскоре им троим удалось бежать.
Получилось так, что судьбы еще нескольких игроков “Динамо” почти точной копией повторяют трагические военные истории Трусевича, Балакина... Война для страны начиналась трудно. И для них - тоже. Служба в Красной Армии, плен, побег. Действительно попали в окружение. Оказались под гитлеровцами. Здесь нет их особой вины. Как, впрочем, и доблести. Собирались футболисты в квартире Макара Гончаренко на Крещатике. Истощённые, измученные, они долго, с сиденьем на ступеньках, взбирались на гончаренковский шестой этаж. Сидели, молчали, размышляли как выбраться из оккупированного города.
Раз на углу Владимирской Трусевич встретил знакомого. До войны невзрачный паренек, страстный болельщик, держался теперь нагловато. Да и фамилию носил другую. Он - фольксдойче и второе лицо на хлебокомбинате №1. Не хочет ли вратарь поработать у него? Говорят, видели в городе и других футболистов. Собрали бы команду. Или захотели в Германию?
Футболисты решили: будем вместе. Единственным ремеслом, которое досконально знали, был футбол. Но надо ли мараться о фашистов, играя с ними? Что скажут люди? Николай Трусевич держался непреклонно. Не играть, а побеждать. Народ придет и увидит, что фашиста бьют в футболе. Гончаренко помнит точно: никогда больше к этому разговору не возвращались. Даже перед тем, последним матчем. Все уже было понято и сказано. Вдесятером явились на комбинат. Ваня, или Ванечка Кузьменко, как звал его весь город, и Балакин слесарили в гараже. Остальные составили футбольную бригаду грузчиков. Трусевичу в знак признания предложили работёнку полегче - в пекарне. До перехода в “Динамо” из Одессы был Коля кондитером, пёк неплохие торты. Но слишком любил ребят и к прежней профессии не вернулся, всё шутил: “Сначала из кондитеров - в голкиперы, а потом из голкиперов - в кондитеры?”
Если откровенно, их команда “Старт” тренировалась мало. Сил не было, замучили лагеря. Играли в белых трусах, красных футболках и гетрах. Уже в этом цвете - и вызов немцам, и опасность. В июне 1942-го в городе появились афиши - будет футбол. На ближней к теперешнему памятнику им, футболистам, трибуне тихо собирались киевляне. Облавы, обыски, а всё равно шли. Такая уж игра. Глушила даже страх. На дальней сидели завоеватели. Догадывались ли, что срок их владычества над городом скоро иссякнет?
Первый же матч насторожил фашистов. Разбили команду “Рух” - 7:2. И пошло-поехало. Сплошные победы. И когда выиграли в очередной раз, в раздевалку проскочил парень, попросил, как рассказывает Гончаренко, и дальше “бить фашистов”.
По городу разнеслось: “Футболисты остались в городе по спецзаданию. Выполняют приказ подполья”. И Балакин, и Гончаренко признавались мне честно. С подпольем - связей никаких. Пытались, но... Отыскали парня, как уверяет Макар Михайлович, партизанского связного. Договорились о побеге, тот обещал переправить игроков подальше от города. Они начали готовиться, собирали продукты. Но чернявого паренька арестовали. Он никого не выдал. Гончаренко знает точно: “Иначе б вы у меня в квартире не сидели. Быть мне в Бабьем Яру”.
И даже когда уже после того, последнего матча их бросили в тюрьму, на подмогу никакие подпольщики не пришли. Пытались вызволить их, рассказывал мне Гончаренко, простые болельщики, влюблённые в футбол, в свое киевское “Динамо”.
Угрожали им смертью перед последним матчем? И Гончаренко, и Балакин, с которыми говорил я только один на один, дружно утверждают: перед матчем в раздевалку вошел уверенный человек в гестаповской форме и на понятном русском отдал приказ. Приветствовать военных летчиков “хайль Гитлер”. И ещё. Матч не выигрывать. В ответ - тишина. Гестаповец кивнул, блеснув знанием русского: “Молчание - знак согласия”.
До игры не перекинулись ни словом. Миша Свиридовский дал отмашку, и они, обратившись к своей, ближней трибуне, прокричали “Физкульт-привет!”.
Трусевич слегка нервничал. Когда защитники шли вперед, деликатно намекал Балакину и Клименко: “И куда вы опять? Поскучать и то не с кем”. Били летчики соперников нещадно. “Лупили нас по лапам так, что кости трещали”, - ёжился Гончаренко. Нещадно атаковали Трусевича. И повалили-таки на землю. Николай потерял сознание. Киевляне приводили его в чувство, а судья - немец, наплевавший на грубость, требовал замену и быстро. Запасного вратаря не было. И вдруг Трусевич очнулся, огорошил ребят полушутливым: “Не делайте из этого ушиба смертельного сотрясения. Буду играть”.
Проигрывая, киевляне сравняли счет - 3:3. А в конце игры Кузьменко с фланга сделал передачу, и Гончаренко без промаха ударил головой. Показав фашистам дриблинг, он же напоследок впихнул и пятый мяч.
Их арестовали на следующий день. Сначала гестапо. Затем невероятный слух: “Партизанам приказали отбить динамовцев”. Он и оказался таким - несбывшимся. Потом Сырецкий концлагерь.
Был момент, когда спасение виделось близким. Пятерых динамовцев поздоровее взяли в бригаду. Ту самую, что вывозили в город асфальтировать гараж около строящегося здания гестапо. И Клименко, Трусевич, Кузьменко ухитрились даже подготовиться к побегу, зарыли гражданскую одежду в углу гаража.
И вот она, версия гибели, рассказанная участником тех матчей Федором Тютчевым и переданная мне моими двумя собеседниками. Гестаповская овчарка вещи отыскала, и кто-то из футболистов, чтобы отогнать псину, дал ей хорошего пинка. Стража избила их тут же и нещадно. Моментально всю бригаду вернули в лагерь. Поставили всех заключенных на плацу. Бригаду - отдельно. И, как уверенно говорил Тютчев, гестаповец выдернул из недлинного ряда Николая Трусевича, Ивана Кузьменко, Алексея Клименко. Уложили лицом в землю. Трусевич успел выкрикнуть: “Все равно красный спорт победит! Да здравствует победа!”...
“Матч” - четвертый фильм на эту - или приблизительно на эту - тему, который посмотрел. Сначала давний наш “Третий тайм”. Честный, несколько наивный, бесхитростный. Потом на фестивале в Каннах разухабистый американский “Спасение в победе” с великолепным Майклом Кейном в главной роли. Плюс плеяда великих футболистов во главе с фантастическим Пеле и белокурым капитаном английской сборной, чемпионом мира-1966 Бобби Муром. Из американского запомнился лишь гол, забитый в ворота условных немцев Пеле: через себя в падении, да еще прямо в “девятку”. Перед показом съемочная группа сообщила, что Пеле вколотил его довольно быстро, чуть не с четвертого-пятого дубля. Греки сняли документальную ленту, ухитрившись разыскать немца - участника последнего матча. Тот нежданно рассказал: перед той игрой к ним в раздевалку пришел офицер. Сказал, что это особый поединок, и вы должны сыграть так, чтобы доказать превосходство арийской расы.
Да, о “матче смерти” слагались легенды и болельщиками, и писателями с кинематографистами. Вечная тема. Вот и моей работой “Цена победы - жизнь”, перед публикацией прочитанной и чуточку исправленной Гончаренко, заинтересовались в начале века уже этого люди из Калифорнии. Голливудские юристы попросили передать их клиентам права на съемку с использованием реальных имен, диалогов и событий. И их больше всего заинтересовал Трусевич, особенно его то трагические, то юморные реплики. Из этой главы и привожу подробности о Трусевиче. Американцы же все допытывались, не выдуман ли вратарь, был ли такой?