Г.К.: В 1943 году Вы командовали ротой в 999-м стрелковом полку. Кровавые бои на Миус-фронте, освобождение Донбасса. Но Вы не заканчивали пехотного училища или даже полковой школы. Трудно командовать ротой без специальной подготовки?
Е.Г.: Я не думаю, что был идеальным ротным командиром. Но после года на передовой, после командования стрелковым взводом приказ принять под командование роту я воспринял без особого страха. Тем более, что в роте из-за постоянных потерь никогда не было больше сорока человек. Да и жизнь ротного на фронте очень короткая. Мне еще сильно повезло, что ротой командовал несколько месяцев – пока не выбыл из строя. Полковой «рекорд». А потом - сильная контузия, лежал в госпитале в городе Шахты, подхватил вдобавок тиф. Долгая история. Вернулся на фронт и попал уже в 844-й сп 267 сд.
Г.К.: Что Вам запомнилось на Миус-фронте? Судя по мемуарной литературе, там была настоящая «мясорубка».
Е.Г.: Бои там были тяжелейшие, но хотел бы рассказать о другом. На Миусском фронте я командовал 3-й стрелковой ротой. Первый и, может, единственный раз за всю войну природа сделала исключение, и в этом месте реки левый берег был выше и нависал над пологим правым «немецким» берегом. Наши пулеметчики постоянно держали немцев на прицеле. В отместку, противник нас щедро бомбил, а также густо засыпал минами и снарядами. Потери - для обороны - были довольно значительными, и мы постоянно просили о пополнении. Командир полка ругался: «Строевку подаете на полную роту, а воевать некому!». Но обещал прислать несколько человек. Строевка - это ежедневная строевая записка о наличии и убыли личного состава и лошадей. Строевка всегда подается вчерашняя - общеизвестная хитрость, - чтобы получить на несколько порций больше водки и сахара. Под вечер, когда смеркалось и из траншеи по горизонту стало хорошо видно, появилась редкая, человек восемь, цепочка солдат. По тому, как идут, можно было издалека понять - пожилые. А куда их девать? Обоз и без них забит беззубыми стариками. Было этим «старикам», впрочем, не более пятидесяти лет, но на фронте зубов не вставляли, вырвут в медсанбате - и слава богу. Вот и размачивают сухари в котелке.
А тут издалека заметно, как один солдат сильно припадает на ногу. Подошли. Спрашиваю: «Ты что? Ранен что ли? Недолечили?». Отвечает: «Нет, у меня с детства одна нога на семь сантиметров короче». Я опешил и говорю: «Да как же тебя в армию взяли?». А он: «Да так вот и взяли. С самой Сибири следую. Куда ни приду: «Да как же тебя взяли?» И отправляют дальше. Там, мол, разберутся. Вот и пришел».
А куда дальше? Дальше некуда. Передовая.
Г.К.: Бои за освобождение Крыма чем Вам запомнились?
Е.Г.: Сивашский плацдарм, или, как мы говорили, «на Сивашах». Плацдарм между Айгульским озером и собственно Сивашом. Просидели несколько месяцев по пояс в гнилой воде под постоянными обстрелами и бомбежкой. Переправа на плацдарм была длиной примерно три километра, простреливалась на всем протяжении. Снабжение и эвакуация раненых осуществлялись только ночью, тоже под огнем противника. Сидишь в блиндаже, вдруг снаряд влетает, а взрыва нет. Болванка.
Воюем дальше. 7 апреля 1944 года получили приказ провести разведку боем. Пошли в роту с комсоргом полка Сашей Кисличко. Попали под артобстрел, меня землей засыпало. Земля спрессовалась, не отпускает. Кисличко только по шапке на земле меня нашел, начал откапывать. До плеч откопал, я еще живой был. Тут по нам новая «порция» снарядов. А у меня из земли только голова торчит, комья на нее падают, снова меня засыпает. Старшина мимо проходит, матом белый свет кроет, я кричу ему: «Помоги!» - а он оглох от контузии, ничего не слышит, на голову мне наступил и дальше побрел. На мое счастье в роту шел парторг полка капитан Нечитайло с сержантом Сидоренко. Увидели меня, откопали. Смотрим по сторонам, где Кисличко. А его тоже землей засыпало. Пока откопали - он уже мертв. Пошли в атаку на высоту. Я шел в первой цепи рядом со своим близким другом, командиром роты Васей Тещиным по прозвищу «Чапай». Возле меня шел молоденький лейтенантик, только что выпущенный из училища. На какое-то мгновение он забежал передо мной, и ему тут же мина попадает в грудь и разрывает его. Так получилось, что вместо разведки боем мы взяли эту высоту. И даже два расчета «сорокапяток» умудрились закатить наверх свои пушечки, с десятком снарядов на ствол.
На высоте два офицера: Тещин, я – и семнадцать бойцов со всего батальона, не считая артиллеристов. Остальные на скатах полегли. Немцы пустили на нас четыре танка да человек двести пехоты. Пушку одну нашу - сразу вдребезги танковым снарядом. Начал стрелять из трофейного крупнокалиберного пулемета, а у него отдача такая, что меня назад отбрасывает.
Немцы долину перед высоткой огнем своих орудий накрывают, к нам на помощь никто не может пробиться. А потом... До темноты продержались, а к ночи наши к нам прорвались. Выжило нас семь человек. Никого за этот бой не наградили. Вот такая война.
Г.К.: В воспоминаниях генерала Кошевого написано, что именно Ваша штурмовая группа водрузила знамя над Сапун-горой. Почему Вы не изображены на диораме «Взятие Сапун-горы»? Чем отмечено Ваше участие в штурме и освобождении Севастополя?
Е.Г.: Первый вопрос не ко мне, а к художнику Мальцеву. За севастопольские бои получил орден Красной Звезды. Кстати, мало кто об этом пишет, но первая и очень неудачная попытка взять Севастополь штурмом была предпринята 27 апреля 1944 года. Перед штурмом Сапун-горы в полку создали ударный батальон. В первом ярусе немецкой обороны против нас находились части из изменников - крымских татар. Помню, как наш лейтенант Муратов, командир второй роты, услышав татарские ругательства, изрыгаемые из немецких окопов, почти обезумел и вскочил под пулеметным огнем в полный рост. Русским языком он владел неважно. Только успел крикнуть: «Вперед! Ебона мат!» - и был сражен наповал. Знамя было в руках у парторга роты Смеловича, а когда его убило, древко с земли подхватил Яцуненко. Очень тяжелый бой был. Мы ведь даже до подножия горы дошли только благодаря «пехоте неба» - штурмовикам ИЛ-2. Рукопашные схватки на Сапун-горе были жесточайшими, дикая резня на истребление, немцы в плен не сдавались. Взяли Сапун-гору, я скатился вниз по склону и подбежал с докладом к командиру батальона Иващуку. А возле него корреспонденты с блокнотами да кроме «пишущей братии» толпа контролирующих старших офицеров из штабов корпуса и армии. Радостно докладываю: «Знамя водружено!» И сдуру добавил: «Только рядом с нами кто-то еще один стяг водрузил!». Вокруг - полный конфуз. У Иващука сразу лицо «кислым» стало, он только одну фразу обронил: «Первый раз вижу еврея такого дурака». Ребята потом рассказывали, что Иващук, до самой своей гибели не мог простить мне «неправильного доклада», считая, что по этой причине он не получил звание Героя. Ну, а мне это звание никогда, как говорится, «не светило», анкетные данные у меня неподходящие.
С вопросом, кто первый установил знамя на вершине Сапун-горы, разбирались долго, и Яцуненко получил звание Героя Советского Союза только в 1954 году. Кстати, и его на диораме, как мне помнится, художник не изобразил.