Да ведь среди раненых наверняка были и без ног, да и с ногами - такие, что не только встать в «ряд», но и подняться не могли.
«Врач шёл, как сам Господь, и решал, кому жить, кому нет». И люди, прошедшие огонь и воду, смиренно ждали своей участи?
«Врач остановился около друга. Вглядываясь в нездешнюю черноту волос и глаз, спросил:
- А ты кто?»
Какая ему разница – кто? Он же должен интересоваться только физическим состоянием.
- Я армянин,- ответил раненый. Врач не знал такой нации. Может быть, врач был пленный немец». Что, немцы не знают армян? Да это же одна из самых разбросанных в мире наций. И немцу поручили определять, кому из советских людей жить, кому умереть? Ну, лярва...
«- Кто это? Сарьян, - произнёс раненый. О художнике Сарьяне врач слышал, он кивнул». Очень сомнительно, ибо слава и широкая известность Сарьяна взошли уже после войны.
«- Сароян, - вспомнил раненый. Врач слышал и о таком писателе, кивнул». Ещё более сомнительно: армянин Сароян – американский писатель, тогда совершенно неизвестнаый у нас в стране, очень мало вероятно, чтобы его знали и «друг», и врач.
«-Амбарцумян, физик, - продолжал раненый. Он вспоминал наиболее качественных представителей нации. Врач кивал». Это означало, что он знал всех этих «качественных представителей», но это уж совсем неправдоподобно, особенно в последнем случае, ибо Амбарцумянов было два, оба физики, почти ровесники, но до войны они были молоды и безвестны.
«Но через минуту возникла пауза. Раненый более не мог вспомнить ни одного имени. «Армяне кончились», - с юмором подумал раненый».
Всё. Но где тут юмор? А главное, повторяю, зачем врач учинил армянину дотошный допрос о его национальности, когда его должно интересовать только его здоровье.
Вот такой отрывочек за несколько дней до годовщины начала Великой Отечественной войны в газете, выходящей тиражом в сотни тысяч экземпляров. Но обратите внимание, этот грязный и лживый рассказ, полученный из безымянных третьих рук, не вызвал у Токаревой ни малейшего сомнения, колебания, желания поспорить, хотя бы переспросить что-то. Рассказ лег в подходящую почву.
Сама пенсионерка Виктория Самойловна мне ничем не интересна, разумеется, не интересен сам по себе и отрывок из её сценария. Но ведь вот какое дело. Буквально дня через три в той же «Комсомолке» появляется статья историка Александра Дюкова «В России человек, оскорбляющий память о Великой Отечественной войне, ничем не рискует». То есть правой рукой редактор газеты даёт отмашку для подлости таких, как Токарева, а левой подписывает в набор статьи, требующие привлечь к ответственности этих злобных тварей (божьих). Человек деморализован и надеется так выжить.
А ведь эта публикация почище заявления качественного представителя Гозмана о том, что наш СМЕРШ - то же самое что СС Гиммлера. Старуха оскорбила и всю Великую Отечественную, и всю Красную Армию, но особенно – фронтовых медработников, 116 тысяч из которых за самоотверженность и высокий профессионализм были награждены орденами, а 43 стали Героями Советского Союза. И стоили того. Ведь они возвращали в строй 72% раненых и 90% больных.
Академик Сахаров умер в тот же год, когда оклеветал Красную Армию.
Владимир БУШИН
ИСТОРИЯ
ПОЛЬСКАЯ АРМИЯ ОБРАЗЦА 1939 г.
Существует выражение «гамбургский счет», которое означает беспристрастную оценку чего-либо без скидок и уступок, с предельной требовательностью. Видимо пора вводить ему альтернативу – «по польскому счету».
После статьи о, мягко скажем, неадекватном поведении польской дивизии им. Костюшко при ее наступлении в 1943 году под Ленино в завязавшейся дискуссии всплыл вопрос о формальной силе польской армии 1939 года.
Да, раз Польша потерпела позорнейшее фиаско в войне, то она была слаба. Но в чем была ее слабость?
Понятное дело, что разгромленные в войнах политики и генералы тщательно преуменьшают свои материальные силы и возможности, чтобы скрыть свою интеллектуальную слабость. Плюс к этому, Польша долго была союзником СССР, поэтому советские историки утверждали, что Польша не успела отмобилизовать свою армию к 1 сентября 1939 г. Даже советская «История Второй мировой войны» в таблице «Состав вооруженных сил Германии и Польши» льстит капризной Польше прямо в глаза, уверяя, что немецкие силы состояли аж из 1,6 миллиона человек, а польские всего из 1 миллиона. Что у немцев было 62 дивизии, а польские силы состояли всего-то из 39 дивизий: 11 кавалерийских, 2 бронемоторизованных и 3 горнострелковых - итого 16 бригад.
При этом в таблице все виды немецких дивизий в числе 62 сравниваются только с польскими пехотными дивизиями, и получается чуть ли не двойная разница. Правда, отдельно указывается, что в числе этих 62 есть еще 7 танковых, 4 легких и 4 моторизованных дивизий, но эти числа визуально как бы прибавляются к 62, если не присмотреться к таблице внимательно. А если их вычесть из общего числа, как это сделано в таблице с польскими соединениями, то останется 47 немецких пехотных дивизий против 39 польских пехотных. Но и это не все. Число 62 взято из работы Мюллера-Гиллебранда, однако у него это не число дивизий, участвовавших в войне с Польшей, а число дивизий, имевшихся на востоке Германии. А по тому же Мюллеру-Гиллебранду, участвовало в войне с Польшей 37 с третью (по другим данным, с половиной) пехотных дивизий, 6 танковых, 4 легких, 4 с двумя третями мотопехотных, 1 горная дивизии и одна кавалерийская бригада.
В, так сказать, «стандартной бригаде» 2 полка, а в дивизии – 3, поэтому 3 бригады по силе считаются равными 2 дивизиям, итого получается, что у немцев было 53 дивизии, а у Польши было около 50 дивизий. Эта разница уже не впечатляет, но и это не все, что нужно сказать о численности войск, но об этом дальше. «История…» продолжает сетовать, что артиллерии у немцев было 6000 стволов, а у Польши всего 4300, танков у немцев было 2800, а у Польши всего 870, самолетов у немцев 2000, а у поляков 407 (до штуки подсчитали!). Так хочется заплакать от этого горестного соотношения.
Естественно, что авторы советской «Истории…», изучившие Мюллера-Гиллебранда, поленились сообщить, что Генштаб Германии считал возможным начать войну только в случае, если боеприпасов будет на 4 месяца войны. А их практически ни по одному виду не было и на 2 месяца, поскольку немцы, начав мобилизацию всего за 5 дней до начала войны, не успевали перевести промышленность на военные рельсы. Лучше всего обстояло дело со снарядами для тяжелых полевых гаубиц: их – единственно – было 55% от необходимого, то есть на 2 месяца и 6 дней войны. А, скажем, мин для легких минометов было на 14 дней войны, для тяжелых – на 12. 20-мм снарядов к пушкам немецких танков Т-2 было на 6 дней войны, а эти танки составляли треть тогдашнего танкового парка Германии. Даже винтовочных патронов было всего на 48 дней войны.
В этом плане меня удивляет даже труд историка Михаила Мельтюхова. Чтобы написать 450 страниц, он почти 900 раз опирался на архивные и документальные источники. Это очень хорошо! Но как понять то, что Мельтюхов им полностью доверяет и не сравнивает между собой? В одном месте он пишет, что Польша в 1932 г. в рамках антисоветского военного союза с Румынией готова была выставить против СССР 60 дивизий. Это при том, что в 1932 г. у Польши были еще очень плохие отношения с Германией, а у СССР хорошие, т.е. Польше надо было бы к этим 60 иметь еще дивизий 30 на своих западных границах. А затем Мельтюхов из польских источников сообщает, что на 1 сентября 1939 г. у Польши было всего 29 дивизий. А почему так мало, куда они с 1932 г. подевались?
Пользуясь польскими данными, историки дружно утверждают, что Польша вообще начала мобилизацию только за два дня до начала войны — 30 августа. Но за мобилизацией во всех странах пристально следил немецкий генштаб, тем более что это такое мероприятие, которое не сильно укроешь. А начальник генштаба сухопутных войск Германии Гальдер 15 августа сделал в своем дневнике запись: «Последние данные о Польше: Мобилизация в Польше будет закончена 27.08. Следовательно, мы отстанем от поляков с окончанием мобилизации. Чтобы закончить мобилизацию к тому же сроку, мы должны начать ее 21.08. Тогда 27.08 наши дивизии 3-й и 4-й линий также будут готовы».