После смерти
нам стоять
почти что рядом:
вы на П, а я на М...
Тогда великому поэту напомнили: между М и П стоит НО.
Начало созданию гипертрофированного образа Рубцова положил Вадим Кожинов. Но ведь на этого мудрого знающего критика порой что-то словно накатывало. Мне уже приходилось писать, как бессердечно он препарировал замечательное стихотворение Евгения Винокурова «Москвичи».
Вполях за Вислой сонной
Лежат в земле сырой
Серёжка с Малой Бронной
И Витька с Моховой...
- Неправда! - восклицал Кожинов. - На Моховой нет жилых домов, никакой Витька не мог там жить.
А где-то
в людном мире
Который год подряд
Одни в пустой
квартире
Их матери не спят.
- Во-первых, - уверял Вадим,- после войны никто не жил в отдельных квартирах, их не было. Во-вторых, почему матери одни? У них могли быть и мужья и другие дети.
Отдельные квартиры были, но критик пренебрегал и тем, что даже свою комнату в многокомнатной коммунальной квартире мы могли называть и называли именно квартирой, даже домом: «В этом доме есть что выпить?»
Друзьям не встать. В округе
Без них идёт кино.
Девчонки – их подруги
Все замужем давно...
- Все? - изумлялся Кожинов и приводил статистические данные тех лет, согласно которым «все девчонки» не могли быть замужем. То есть поверил алгеброй гармонию и убедился, что гармонии не могло быть.
После нашего несогласного разговора о стихотворении Винокурова я сказал Вадиму, что ведь так можно раздергать по перышку любую жар-птицу поэзии. И привел в пример очень популярную «Землянку» Суркова.
Бьётся в тесной печурки огонь.
На поленьях смола как слеза.
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза...
Печурка с сосновыми дровишками да гармошка? Ну это не передовая. Немец так врезал бы по дымочку из печурке да по этой музычке. А герой в тепле и под гармошку ещё и бабу вспоминает. Ну, значит, и в полной безопасности и сыт.
О тебе мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой...
Зимой все кусты под Москвой стоят голые и ни о чем «шептать» не могут.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти четыре шага...
Почему четыре? Принято говорить «три». И тут можно было бы так:
А до смерти всего три шага.
Вадим ужасно заинтересовался моим сольерианским разбором шедевра фронтовой лирики. А я сказал ему, что ведь можно продолжить вивисекцию и на образцах классики.
Выхожу один я на дорогу...
Почему один? Со всеми поругался? Никто не хочет с ним знаться?
Предо мной кремнистый путь блестит...
Так уж и блестит?
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу
И звезда с звездою говорит...
Значит, звезды-то не внемлют, а лясы точат друг с дружкой? И так далее.
Печальный случай был и с одним стихотворением Евтушенко. Во время Международного фестиваля молодёжи в Хельсинки финские неофашисты забросали автобус нашей делегации камнями, могли просто убить кого-то. Евтушенко, тогда человек еще более или менее нормальный, написал по этому поводу достойное стихотворение «Сопливый фашизм». И вот встретив его в ЦДЛ, Кожинов, как сам рассказывал, накинулся на стихотворца: «Да знаешь ли ты, что Твардовский назвал советско-финскую войну «незнаменитой»?!» Причём здесь Твардовский? Как можно его довольно неудачным определением той войны прикрывать по сути террористический акт против наших сограждан? И вообще какое нам дело до этого определения в данном случае? Увы, я тут на стороне Евтушенко.
Так вот, говорю, я написал статью с целью уберечь репутацию Эренбурга от тех, кто опаснее врага. И все так её и поняли. Но вот явился на сайт «Завтра» некий SaM и, словно это Svanidze and Mletshin, возопил: «Бушин, ты жалкий писака в антисемитской черносотенной газетенке, ты жалкая бездарь по сравнению с любым евреем, тебя можно сравнить только с таким же писателем, как проханов... Ты ещё не издох?..» Вот степень их ненависти, бешенства и тупоумия.
Конечно, сразу нашлись читатели, которые потребовали от модератора «удались этого дурака по кличке SaM», сославшись на то, что «любой еврейский сайт давно бы это сделал». Но модератор не смеет. Как можно-с! Путин ему сказал, что у нас свобода. И опять появляется в маске этот олух, страдающий недержанием. Если в первый раз он только вопил, то теперь - во всеоружии фактов. Полстраницы!
Итак, во-первых, «Бушину до Эренбурга, как от Земли до Луны». То есть 384 400 километров. И как он смеет критиковать Недостижимого!.. Я согласен. Но ведь это же чисто сарновская похвала: Земля-то живая, зелёная планета, а Луна? Там одна пыль. А в такой ситуации километры уже не имеют никакого значения. Товарищ SaM именно это хотел сказать о любимом писателе?
Во-вторых,«Эренбург писал на пяти языках, а Бушин всё на русском да на русском». И как он смеет критиковать полиглота!.. Признаться, это для меня новость. Может быть, писатель сам и переводил свои сочинения на иностранные языки? Не слышал. Но надо бы Думе принять закон: если ты знаешь два языка, не смей критиковать того, кто знает три!
В-третьих, «по книгам Эренбурга сняты фильмы в Голливуде и во Франции», а по книгам Бушина – нигде. И как он смеет!.. Действительно, у меня – ни одного. Но по каким книгам Эренбурга сняты фильмы? Как их названия? Интересно посмотреть бы. И почему у нас не поставили даже по «Падению Парижа» или «Буре»? И почему Илья Григорьевич не был членом Союза кинематографистов?
В-четвертых, «со стихами Эренбурга бойцы шли в атаку». Батюшка, атака это тебе не застолье с коньяком, тут не до стихов. С другой стороны, сам писатель честно признавался: «Мои стихи не богаты изобразительной силой». И никто их не знал, и на фронте их не читали и сейчас не читают.
В-пятых, «Эренбург был принят королями и президентами», а Бушина не принял даже Медведев. И как он смеет!.. Но я постараюсь попасть на приём к Путину, хотя он едва ли читал Эренбурга.
В-шестых, «Эренбург стал Элиягу Гершевичем потому, что в антисемитской России с таким именем тяжело быть литератором, его легко превратили бы во врага народа». На этом пункте SaM, как видим, уж совсем опупел и сбрендил. Какой Элиягу? Будучи евреем, Эренбург взял еврейский псевдоним? Зачем? Где, когда он под ним выступал? Он всю жизнь был Эренбургом, ни за какой псевдоним не прятался, как Гроссман, Слуцкий, Казакевич и множество других писателей, режиссеров, артистов, художников.
В-седьмых,«Ведь даже за изучение идиша или иврита в антисемитской России сажали в тюрьму». Интересно! Может, и расстреливали? А на каком языке шли спектакли в Еврейском театре – на чувашском? А на каком языке издавался журнал «Советская Родина» - на удмуртском? Арона Вергелиса, главного редактора этого журнала, я прекрасно знал. Как не знать, коли во всех литературных энциклопедиях он стоит рядом с Вергилием. Жил он, помнится, на Ломоносовском проспекте, и телефон его у меня сохранился. У него было много книг, в том числе сборник стихов «Бам квал». Неужели это на турецком?