Советская власть поступила более гуманно: выслала пособников бандитизма и неразоблаченных военных преступников в благодатную Сибирь, мало чем отличающуюся по климату от Прибалтики, но с облагораживающей атмосферой. Сибирь имела избыток сельскохозяйственных земель еще в середине ХХ века, не хватало рабочих рук. В Асиновском районе (бывшая Татьяновка Томской губернии) проживали на хуторах эстонцы, переселившиеся в царские времена по столыпинской реформе. В Минусинском районе Красноярского края с тех же царских времен обитали латыши. Их потомки стали интернационалистами и поныне проживают в том же регионе. Некоторые прибалты еще в царские времена умудрились поселиться на тесном ныне Кавказе. Было обязательным правилом расселять спецпереселенцев в сельской местности компактно, национальными группами в соответствии с их прежними занятиями: специалистов – в крупных селах, райцентрах, крестьян – в крупных колхозах и совхозах, с приобщением к коллективному труду и т.д.
После хрущевской «слякоти» бандитов и их пособников амнистировали и даже реабилитировали. Некоторые из них вернулись в Прибалтику. Чтобы быть незаметными, осели в крупных городах и начали заниматься антисоветской деятельностью, но хитрее, чем это делалось сразу после войны. В то же время удивительным образом из продажи стали исчезать книги литовских и латышских классиков, посвященные жизни народа, событиям того периода. А в годы «застоя» на тему политического бандитизма были поставлены художественные фильмы, наиболее известные из которых «Никто не хотел умирать», «Долгая дорога в дюнах» и др. Фильм «Никто не хотел умирать», несмотря на некоторые огрехи, правдивый, охватывает короткий период действий одной банды и активно противостоящей ей группы жителей поселка во главе с советской литовской семьей. А вот политическая мелодрама «Долгая дорога в дюнах» озадачивает своей лживостью. После просмотра сего изделия складывается впечатление, что жевал винегрет с доброй половиной фальшивых ингридиентов.
Что же показали авторы фильма «Долгая дорога в дюнах» ранее советскому, а теперь российскому обывателю? Прежде всего надо отметить с каким удивительным старанием нарисована классовая гармония жизни в предвоенной буржуазной Латвии во главе с президентом Ульманисом, большим приятелем главного фашиста в мире на то время А. Гитлера. Семья кулака питается за одним столом со своими батраками, как единая семья (хозяин даже жену батрака, тоже батрачку, делит с её мужем). Обед подается в супнице, как у господ, дорогого фарфора, похоже, из сервиза балтийских баронов (это на захолустном-то хуторе! Неужели в Латвии 1970-х годов глиняных мисок не нашлось для реализма?). На второе подается фарфоровое блюдо с горой дымящегося мяса1 (у других кулаков, или хозяев, работников обносили кусочками мяса, если оно готовилось для них, на разделочной доске или в миске). Для зрителя словами батрачки подчеркивается разнообразие питания, когда она говорит, что завтра на обед возьмет «из погреба сметану и сало». (Это к какому же меню столь несочетающиеся продукты? Одним словом – знай наших!) От такой если не изысканной, но обильной и сытной пищи и не галерной работы комплекции батраков что спереди, что сзади – господские, похлеще хозяйских. Ненавязчиво подсовывается вывод: зачем батракам какая-то революция, Советская власть, когда им и так хорошо, их не поднять, поскольку живут на всем готовом как при коммунизме.
На промысле салаки можно прокормиться, но не разбогатеть. Другое дело если ею торговать. Бывший рыбак, став инвалидом, превратился в кулака. Потеряв все накопления на пожаре, легко и быстро отстраивает усадьбу. Ах, какой добрый и отзывчивый латышский капиталист, пустивший погорельца на квартиру и давший деньги на строительство! А сам капиталист откуда черпает деньги и как ему удаётся держаться на плаву при таком легкомысленном к ним отношении? (В Латвии никогда не было очень богатых капиталистов.) Возникает закономерный и естественный вопрос: с чего бы незаносчивому, человеколюбивому и даже где-то доброму инвалиду, не связанному с гитлеровцами, бежать с костылем в лес к бандитам, воровать ночью у себя в огороде мед из своих ульев?
Еще один выдуманный сюжет, каких в фильме много. В дом умершего фабриканта, заполненный чопорной буржуазной публикой в строгих костюмах, вваливается рыбак в провонявшей рыбой (на экране это, разумеется, не ощущается, сцена рассчитана на незнание зрителя) брезентовой робе, болотных сапогах. Молодой хозяин дома, соперник этого рыбака в любовной интриге, благосклонно принимает соболезнование. Какая милая толерантность всё в той же Латвии! Детские русские сказки более правдоподобны.
Главная героиня фильма Марта выросла в семье кулака на буржуазных идеалах, но не очень-то жалует их, хотя на хуторе других нет. Влюбившись в рыбака, т.е. в пролетария, она беременеет от него, но замуж (с довеском) выходит за сына фабриканта – работодателя, а виноват во всем пролетарий и его мать. Однако жизнь продолжается, муж – преуспевающий латышский буржуазный деятель, связанный с германской разведкой, героиня ведет буржуазный образ жизни, вхожа в дома своего класса, даже в явочные усадьбы германских спецслужб, окружена заботой и вниманием мужа, его сослуживцев-спецагентов, охраны, слуг, кругом шик и блеск, как в «17 мгновениях весны». На протяжении всех серий Марта чем-то недовольна, живет мечтой, как та курица о своем хуторском курятнике. А тут заканчивается война, муж, военный преступник, скрывается, отец уходит в банду, война заканчивается, но скрытая борьба продолжается, позиции сторон и участников в общем-то ясны. Правда, авторы фильма, чтобы острее закрутить политическую интригу, подсуетились и подкинули Марте еще в годы войны двух раненых советских разведчиков. Далее неискушенный зритель должен сам додумать: а не Штирлиц ли в юбке героиня фильма? Как раз на них да на «зиг хайль» мода пошла.
И вот брошенную отцом и мужем сиротинушку везут в сибирскую ссылку: зима, белое безмолвие, холод, колхозные сани, мрачный возница, чужая сторона, чужой язык, голодный ребенок. Гениальные демократы-националисты, писатели, сценаристы, постановщики и сами артисты вкупе со «строгими» цензорами забыли только тех, кто погиб от рук бандитов, кто никогда уже никуда не поедет, не услышит веселого смеха и не почувствует запах свежеиспечённого хлеба.
Спецпереселенцы были люди небедные, но переселение осуществлялось за счет государства. Летом, когда без перебоев работают все виды транспорта (железнодорожный, речной, что немаловажно для Сибири, гужевой, автомобильный), переселение значительно дешевле для государства, удобнее и безопаснее для переселенцев, легче обживаться на новом месте.2 К тому же надо было доставить семьи на место до 1 сентября, чтобы дети успели к началу учебного года. Что взрослые достукались до спецпереселения – это их вина, но закон о всеобщем семилетнем тогда образовании никто отменить не мог – ни НКВД, ни обком или облисполком, ни тем более районные власти.
Устройство на квартиры было головной болью райсоветов и сельсоветов. Дело осложнялось тем, что сибиряки знали о зверствах «лесных братьев» и бандеровцев, поскольку освобождали те места от фашистов, а после войны проходили службу в погранвойсках, на Балтфлоте, в гарнизонах Прибалтики и Западной Украины. Многие из сыновей, отцов, старших братьев тех сибиряков погибли мученической смертью от тамошних бандитов. Кому хочется иметь в своем доме единомышленников или родственников тех палачей? Тем не менее никто из спецпереселенцев не остался без жилья, а при деньгах и драгоценностях, да еще и материальной помощи из Риги или Шауляя, Каунаса или Таллина эти переселенцы через 2-3 года обзавелись своими домами и квартирами.
Устройство на работу также было обязанностью местных властей, хозяйств, организаций, будь то колхоз, больница, доручасток, школа, пивоварня. Некоторые молодые и здоровые, особенно женщины, умудрялись вообще нигде не работать, а жить за счёт денежных почтовых переводов и посылок даже из-за границы. Некоторые выгодно выходили замуж или женились и получали вид на выезд с места ссылки. Ни о каких взятках или подношениях не было даже мыслей, всё делалось по закону, по-людски.