Надо заметить, что этим антироссийским и антирусским сборищам противостоят молодые нравственно здоровые силы, выезжающие непосредственно на место, однако возможности их несравнимы с заправилами этого международного политического шабаша.
Новый скандальный всплеск вызвал материал журналистки регионального издания «АиФ-Прикамье» Ольги Волгиной, опубликовавшей в этой газете интервью с бывшим контролёром (по-старому – надзирателем) Владимиром Кургузовым, который дал ряд определений, мягко говоря, несколько отличных от точки зрения «правозащитников».
Вступать в бесплодную полемику с воспоминателями – политсидельцами ИТК-36 особого желания нет, потому что две противостоящие стороны никогда к согласию не придут. Тем более что одна сторона исправно кормится за счёт политических спекуляций последователей бывших «воинов УПА» и других «борцов против режима».
Но мне хотелось бы выразить признательность редакции «АИФ-Прикамье» за смелое вторжение в ставшую запретной область новейшей истории материалом Ольги Волгиной, вызвавшим злобный ответный визг, который свидетельствует не об истине, а об очень слабой аргументации постоянно раздуваемой темы «страданий политузников», неправедно преследуемых государством в советский период.
О, как организованно, почти синхронно набросились «правдолюбцы» на автора и редакцию! Любая стая из природной фауны позавидовала бы… И в этой навязываемой извне схватке равнодушное отмалчивание тех, кому есть что сказать для отражения организованных атак, равносильно пассивному предательству.
Деталей, подробностей содержания осуждённых конкретно в ИТК-36 не касаюсь, поскольку лично с этим подразделением ИТУ по службе контактов не имел.
Но все так называемые правозащитники, не считаясь ни с фактами, ни со здравым смыслом, кощунственно нагло пытаются поставить на одну доску фашистские концлагеря и советские исправительно-трудовые учреждения – лагеря и колонии. В. Овсиенко, например, утверждает, что ИТК-36 и «Освенцим, Бухенвальд, Заксенхаузен – одного ряда объекты». Следовательно, по его надломленной логике, хирурга и бандита тоже следует отнести к одному «ряду», поскольку инструмент их профессиональной деятельности – нож. Или отождествить буйвола и тигра, ибо у них много общих признаков: тот и другой – млекопитающие, четыре конечности, голова, глаза, уши, хвост, оба покрыты кожей, шерстью и т.д.
Во всех откликах-нападках бурно нагнетается густо концентрированное недовольство ограничениями, предусмотренными лагерным режимом: письма, посылки, шоколад и пр. А чего же вы желали бы, милые «борцы с режимом»? Вы подобно древесным червям точили днище государственного корабля, пакостили ему – всяк по-своему, в меру своей фантазии и возможности, не считаясь с десятками (и даже сотнями!) миллионов советских людей, которые отстояли страну и советский строй в небывалом побоище со всей Европой, попавшей под злодейский диктат гитлеровской Германии, а потом большинством (более 70%) проголосовали за сохранение СССР на референдуме 1991 г. Разве не так? И сидели-то вы не за убеждения, как пытается утверждать в своей атакующей инвективе Иван Ковалёв, а наверняка за их реализацию в виде крупной или мелкой подрывной возни (иначе кому бы и узнать о платонических антисоветских убеждениях?). Ради исторической точности надо вникнуть в суть каждого подобного уголовного дела, потому что расхожий приём: «бабушка сказала, что дедушка сидел ни за что», – ни о чём не говорит и далеко не всегда имеет под собой реальную основу.
Упомянутые и многие иные режимные ограничения осуществлялись на законной основе, что жёстко контролировалось прокуратурой и органами власти. Отрицать последнее может только невежда либо лжец.
Пожалуй, деятельность ни одного государственного ведомства не была регламентирована нормативными документами столь подробно, как вся внутренняя жизнь советской пенитенциарной системы. И действие этих документов распространялось на все без исключения исправительно-трудовые учреждения. Для ИТК-36 могли быть разработаны, конечно, и определённые дополнительные инструкции (что вполне естественно), но основной «несущий» каркас условий содержания был один на всех.
Спекулятивная суть «правозащитной» возни видна хотя бы по тому, как её поборники в упор не замечают сотен нынешних узников, обоснованность осуждения которых к лишению свободы, мягко говоря, более чем сомнительна (конкретика – тема для другой статьи). Они вдохновенно заняты копанием в слежавшемся белье давно ушедших лет – причём делается это в тёмных и, по всей видимости, корыстных, хорошо оплачиваемых целях. Если привести профессионально близкую мне аналогию, то вместо обсуждения истории болезни и лечения недавно поступившего больного врачебный консилиум будет усердно и крикливо доискиваться, кто повинен в возникновении абсцесса после неосторожной инъекции двадцатилетней давности.
Никому не желаю ни зла, ни тем более физических страданий, но тем, кто заведомо лживо и нагло ставит знак равенства между исправительно-трудовыми учреждениями советских лет и Бухенвальдом, пожалуй, неплохо было бы – для просветления мозгов – насладиться пребыванием на этом «прославленном» (и даже воспетом в песнях) или подобном ему объекте. Они наверняка стали бы гораздо более осмотрительными и ответственными в своих суждениях и выпадах.
Поднятая газетой тема стоит написания целой монографии, но в газетной статье придётся ограничиться лишь отдельными фактами.
Итак – аргументы и факты.
Тот же В. Овсиенко утверждает, что в гулаговские времена люди в лагерях «мёрли как мухи». Хлёстко сказано – с заплечным размахом! Смачный плевок! Однако – банально, пошло и подло. И вот почему.
В 1956 г. автор этих строк после окончания медицинского училища был направлен на работу в Усольский ИТЛ (исправительно-трудовой лагерь), а конкретно – на лагпункт спецстрогого режима Перша, расположенный в тайге, примерно в 160 км от Соликамска. Это было «штрафное» подразделение (примерно на 500 человек), в которое по специальному постановлению руководства управления переводились злостные нарушители из большинства лесозаготовительных («неворовских») лагпунктов, а посему в нём процветали симуляция и аггравация (т.е. преувеличение тяжести) заболеваний, а также членовредительство в самых изуверских формах (отрубали себе пальцы, глотали проволочные «якоря», вскрывали вены, пришивали к коже пуговицы, вводили под кожу заведомо инфицированные иглы, чтобы вызвать воспаление – абсцесс, флегмону, вдыхали сахарную пыль, засыпали глаза накрошенным порошком химического карандашного стержня и т.д. и т.п.). Но за три года моей работы на этом лагпункте не было допущено ни одной эридемической вспышки инфекционных заболеваний (кроме сезонных – гриппа и ОРВИ, которое тогда именовалось аденовирусной инфекцией), от болезни не умер ни один (!) заключённый. Правда, некий Бударов (кличка «Корзубый») сумел добыть флакон эфира и ночью вынюхал его под одеялом – да так усердно, что утром был обнаружен надзорсоставом во время проверки без признаков жизни. И ещё – в 1958 году трое погибли от пулевых ранений во время массового бунта, спровоцированного побеговой группой в составе 13 человек, имевших цель через подкоп выйти за охраняемый забор, уничтожить караульный наряд, захватить взводный оружейный арсенал и освободить зону (при этом в момент обезвреживания преступников ножевые ранения получили два офицера).