Но неожиданно послышался новый шум, более тяжелый, чем шум толпы, настойчивый, тревожный шум - глухой гром пушек. Все нервно повернулись к тёмным окнам, и по собранию пронеслась какая-то дрожь. Мартов попросил слова и прохрипел: “Гражданская война началась, товарищи! Первым нашим вопросом должно быть мирное разрешение кризиса. И принципиально и тактически мы обязаны спешно обсудить пути предупреждения гражданской войны. Там, на улице, стреляют в наших братьев! В тот момент, когда перед самым открытием съезда Советов вопрос о власти решается путем военного заговора, организованного одной из революционных партий...”. Крик и шум на мгновение покрыли его слова. “Все революционные партии обязаны смотреть фактам прямо в лицо! Задача съезда заключается прежде всего в том, чтобы решить вопрос о власти, и этот вопрос уже поставлен на улицах, он уже разрешается оружием! Мы должны создать власть, которая будет пользоваться признанием всей демократии. Съезд, если хочет быть голосом революционной демократии, не должен сидеть сложа руки перед лицом развертывающейся гражданской войны, результатом которой, может быть, будет вспышка контрреволюции. Возможностей мирного выхода надо искать в создании единой демократической власти... Необходимо избрать делегацию для переговоров с другими социалистическими партиями и организациями...”
Непрерывный отдаленный гром артиллерийской стрельбы, непрерывные споры делегатов... Так, под пушечный гром в атмосфере мрака и ненависти, дикого страха и беззаветной смелости рождалась новая Россия.
Левые эсеры и объединенные социал-демократы поддержали предложение Мартова. Оно было принято. Какой-то солдат объявил, что Всероссийский исполнительный комитет крестьянских Советов отказался прислать на съезд своих делегатов; он предложил отправить туда комиссию с формальным приглашением. “Здесь присутствует несколько крестьянских депутатов, - сказал он. - Предлагаю предоставить им право голоса”. Предложение принимается.
Слова попросил капитан Харраш. “Политические лицемеры, возглавляющие этот съезд, - страстно кричал он с места, - говорят нам, что мы должны поставить вопрос о власти, а между тем этот вопрос уже поставлен за нашей спиной еще до открытия съезда! Расстреливается Зимний дворец, но удары, падающие на него, заколачивают гвозди в крышку гроба той политической партии, которая решилась на подобную авантюру!” Общее возмущение. Слово берет Гарра: “Пока здесь вносится предложение о мирном улажении конфликта, на улицах идет бой... Эсеры и меньшевики считают необходимым отмежеваться от всего того, что здесь происходит, и призывают все общественные силы оказать сопротивление попыткам захватить власть...”. Трудовик Кучин, делегат XII армии: “Я послан сюда только для информации. Я немедленно возвращаюсь на фронт, где все армейские комитеты твердо уверены, что захват власти Советами за три недели до открытия Учредительного собрания есть нож в спину армии и преступление перед народом!” Яростные крики: “Ложь! Лжёте!” Снова слышен голос оратора: “Необходимо покончить с этой петроградской авантюрой! Во имя спасения родины и революции призываю всех делегатов покинуть этот зал!” Он сошел с трибуны. Рёв возмущения. Многие с угрожающим видом встают к нему навстречу... Выступает Хинчук - офицер с рыжеватой острой бородкой, с мягкой и убедительной речью: “Я говорю от имени фронтовых делегатов. Армия недостаточно представлена на этом съезде и, кроме того, она не считает съезд Советов необходимым в настоящий момент, т.е. всего за три недели до открытия Учредительного собрания...”. Бурные, всё нарастающие крики и топот. “Армия считает, что съезд Советов не имеет необходимой власти...” Солдаты, бывшие в зале, вскочили с мест.
“От чьего имени вы говорите? Кого вы представляете?” - кричали они.
“Центральный исполнительный комитет V армии, второй Ф-ский, первый Н-ский, 3-й С-ский стрелковые полки...”
“Когда вас избрали? Вы представляете не солдат, а офицеров! А солдаты что говорят?” Протестующие крики.
“Мы, фронтовая группа, слагаем с себя всякую ответственность за то, что происходит сейчас и еще произойдет в будущем, и считаем необходимым мобилизовать все сознательные революционные силы для спасения революции! Фронтовая группа покидает съезд... Место для боя - на улицах”.
Громкий выкрик: “От штаба вы говорите, а не от армии!”
“Призываю всех благоразумных солдат покинуть съезд!”
“Корниловец! Контрреволюционер! Провокатор!” - неслось из зала.
Затем Хинчук от имени меньшевиков заявляет: единственная возможность мирного выхода состоит в том, чтобы съезд начал переговоры с Временным правительством об образовании нового кабинета, который опирался бы на все слои общества. В течение нескольких минут страшный шум не давал ему говорить. Возвысив голос до крика, он огласил декларацию меньшевиков:
“Поскольку большевики организовали военный заговор, опираясь на Петроградский Совет и не посоветовавшись с другими фракциями и партиями, мы не считаем возможным оставаться на съезде и поэтому покидаем его, приглашая все прочие группы и партии следовать за нами и собраться для обсуждения создавшегося положения”.
“Дезертиры!”
Гендельман, ежеминутно прерываемый общим шумом и криком, еле слышным голосом протестует от имени социалистов-революционеров против бомбардировки Зимнего дворца. “Мы не признаем подобной анархии...”
Не успел он замолчать, как на трибуну взбежал молодой солдат с худощавым лицом и горящими глазами. Он драматическим жестом поднял руку:
“Товарищи! - воскликнул он, и наступила тишина. - Моя фамилия Петерсон. Я говорю от имени второго латышского стрелкового полка. Вы выслушали заявление двух представителей армейских комитетов, и эти заявления имели бы какую-нибудь ценность, если бы их авторы являлись действительными представителями армии... (Бурные аплодисменты) Они не представляют солдат...” Оратор потрясает кулаком. “XII армия давно настаивает на переизбрании Совета и Искосола (Искосол - исполнительный комитет солдат латышских частей XII армии), но наш комитет точно так же, как и ваш ЦИК, отказался созывать представителей масс до конца (середины) сентября, так что эти реакционеры смогли послать на настоящий съезд своих лжеделегатов. А я вам говорю, что латышские стрелки уже неоднократно заявляли: “Больше ни одной резолюции! Довольно слов! Нужны дела. Мы должны взять власть в свои руки!” Пусть эти самозванные делегаты уходят! Армия не с ними!”.
Зал разразился бурей рукоплесканий. В первые минуты заседания делегаты, ошеломлённые стремительностью событий, оглушённые пушечной пальбой, заколебались. В течение целого часа с этой трибуны на них раз за разом падали удары молота, сбивая их в единую массу, но в то же время подавляя. Не останутся ли они в одиночестве? Не поднимется ли против них Россия? Верно ли, что на Петроград уже идут войска? Но заговорил этот светлоглазый молодой солдат, и все сразу поняли, что в его словах, сверкнувших, как молния, была правда... Его голос был голосом солдат - миллионов одетых в шинели рабочих и крестьян, охваченных тем же порывом, теми же мыслями и чувствами, как и сами они, делегаты...
На трибуне снова солдаты... Гжелыцак заявляет от имени фронтовых делегатов, что вопрос об уходе со съезда был решен лишь весьма незначительным большинством голосов, причем делегаты-большевики даже не принимали участия в голосовании, считая, что решение надо принимать по фракциям, а не по группам. “Сотни делегатов с фронта, - сказал он, - избраны без участия солдат, потому что армейские комитеты уже давно перестали быть истинными представителями массы рядовых...” Лукьянов кричит, что офицеры вроде Харраша или Хинчука представляют на съезде не солдат, а высшее командование, “Жители окопов ждут с нетерпением передачи власти в руки Советов”. Настроение стало меняться...