На следующий день аншлаг. Эти на сцену вышли с вопросом про покои-то, а старик им как по заученному: «Это покои самого Мамая Батый Кербердыевича! Он повелел тут половецкие пляски устроить и чтоб всенепременно в неглиже». Из зала тут же заорали: «Правильно, молодец, чего рассусоливать! Давай пляски и танец живота ещё, мы билеты у спекулянтов по четыре номинала брали! И других артисточек подгоните, каких там в гримёрках поймаете! Пусть все пляшут!».
Да что толковать: ожил театр. Стали ветерана в другие постановки приглашать. В «Лебедином озере» он вместо Одетты телевизор на худеньких руках на сцену вынес: «Примета есть: «Лебединое» пляшут, значит, сейчас начнётся, глядите новости!». В «Грозе» Катерину - откуда только силы взялись - как бы из омута вытащил: «Живи, дочка, тебе ещё материнский капитал получать!». А она как про капитал услыхала - вырвалась, опять топиться бросилась, а там под сценой бассейн уже убрали. Зрители в экстазе с галёрки попадали. А в «Войне и мире» Наташе Ростовой на корсет трос защёлкнул и после её слов «Эх, полететь бы!» махнул рукой подсобным за кулисами…
Недавно вечер его был, творческий. Дворец спорта битком. Он наизусть монологи читал, из Донцовой большой отрывок...
Корреспонденты потом спрашивают: «Как же так, в театре два слова путаете, а здесь вон чего!?»
Он ответил просто: «Здесь – это праздник, юбилей, случай. А театр – это сама жизнь. Может, в какой другой стране всё и идёт тихонько по порядку, а у нас в жизни ничего предсказать невозможно. Ни-че-го! Вот уж лет двадцать, а то и все пятьсот».
- Э-э-э, мила-ай, ты думаешь что? А тайга-то, она – ого-го! Вот у нас как: запьёт, к примеру, мужик – ну прям не то чтоб по бутылке в день, а помногу запьёт. Так мы его чего? Мы его в тайгу. Завезём эвон куда на заимку, а сами обратно в село лошадьми, сутки скачем.
- Ну и как, помогает? Бросает пить мужик-то?
- А то! Как огурчик!
- Ага, ага, понятно: типа водица из родника целебная, типа хвоя кругом?
- Да какая на хрен хвоя! Говорю ж – в тайгу, на заимку. До ларька пешком шесть суток. Он пока поплутает, пока к людям выйдет – уж и свеженький, никакого тебе выхлопа. И одно желание – не выпить, а выспаться недели чтоб две, а то и все четыре. Потому как тайга-а! Или вот девку какую взять…
- Что, у вас и девки – по бутылке в день?!
- Вот глупай! Толкую ж: девка иная, случись, загуляет. Да ещё приведись с жанатым! И загуляет так, что тока юбки шуршат, крапива вянет, кресты на церквах кособочатся. Так мы, знамо дело, эту девку чего? Мы её в тайгу. Любовь там не любовь, страсть там не страсть – в таёжечку, в тайгушечку её, шалопутную. И поверишь, милай, как рукой! Всё дурное кипение кровей – схлынывает, благостивеет, будто прогноз погоды от Александра Беляева по телевизеру поглядела!
- А-а, это-то понятно! Ну, как бы: белочки, цветочки, грибки с ручеёчками – всё от дурных порывов отвращает, душу чистит!
- Тьфу! Кору они чистит, девка-то! На делянке, топориком. Как за день стволов с полсотни кедрача обработает – так вся гульба из башки долой! Потому как, мила-ай, повторяюсь же – тайга, однако!.. Или вот против воровства. Был у нас в райцентре чиновник один. Брал. Сейчас, конечно, все чиновники везде берут – но этот уж напялом, сверхнаглости, меры не знал! Так, поверишь, мила-ай – тайга!
- Ну, тут уж и не знаю, что предположить? Какие такие цветочки-грибочки-делянки…
- А чего предполагать-то? Вывезли мы его в тайгу подальше, да и отдудохали как следует, чтоб сверх меры не брал. Исправился, стал как все.
- Н-да, вот оно как, оказывается, - тайга-то!
- Так, мила-ай! А ты, значит, из краевого?
- Из него, дедусь, из него.
- Прибыл, значит, убеждать, чтобы мы обратно и впредь энтих поддерживали, которые со всякими землями-фабриками, вкладами-пенсиями и прочей такой ерундой реформы проводят, и всё никак до конца не проведут?
- Точно так, дедусь! Вы тут, глядите, других каких крикунов из других партий не слушайте – а только меня уразумейте, что есть во власти отдельные пока недоработки. Но мы их дорабатываем. А главное – стабильт гарантности. То есть, гарант стабильности!
- Ага, ага… Это так, это понятно. С энтим, мила-ай, никак не поспоришь. Ну, давай тогда.
- Чего?
- Чего-чего, садись – поехали.
- Куда, дедусь?
- Куда-куда… На заимку. Для начала.
- А я, знаете ли, на ужин скушал целую свинью!
- Ха! Так уж и целую! В одиночку?!
- Точно вам говорю – вы ж наших свиней не видели после того, как они на одной гнилой картошке перезимовали…
- Это где ж тебя носило-то, где ж ты всю куртку каким-то солидолом изгваздал?!
- Ничего, вон выйду на дождь, и за пять минут всё отмоется.
- Этот мазут?! Под простым дождём?!
- Не под простым, а под тем, который у нас в деревне то и дело идёт. После открытия за рекой свалки европейских химотходов.
- У нас ещё при Ельцине вывели пять урожайнейших сортов пшеницы!
- Ай, молодцы!
- Да! И ещё вывели свёклу, рожь, всех лошадей и овец – всё вывели, хрюшек последних доедаем, осталось три коровёнки на всю деревню…
- Егор, как же так: жалуетесь, что в деревне папирос купить не на что, а сами вон целую свинью на ужин трямкаете?!
- Необходимость-с! Последние наши свиньи не только оголодали за зиму, но и озверели вконец. На людей кидаются, вчера собаку у корейцев-гастарбайтеров выкрали и сожрали. Тут вопрос самосохранения, кто быстрее: или мы их, или они нас.
- Ребяты! А у нас в школе сегодня старинным аппаратом на простыне кино показывали, «Свинарка и пастух»!
- Ух ты! Кино это что, навроде живых картин, как в райцентре по телевизору? Но непонятно, а про кого кино-то? Кто такие эти свинарка и пас… Как его?
- Деревенщина необразованная, знать надо! «Свинарка и пастух» - про любовь, типа как бы путана и качок.
- А-а…
- Эх, Авдотья-то померла, за август пенсию не успела получить. Теперь всей деревней скидываться придётся, и фотографию на могилку не знаем где искать…
- Где искать… Вон с бывшей совхозной доски почёта сдерите, за четверть века не совсем выцвела.
- А чего это Игнат в амбаре ночует?
- Да он вчера избу с садом и огородом каким-то приезжим дачникам за две бутылки продал.
- За две бутылки? Дом и всю землю!? Ну, Игнат! Вот это да, не продешевил, отхряпал у них, уж облапошил так облапошил городских!
- Трифон, слышь? Почему тебя в деревне дразнят «Раскатанная Губа»?
- Завидуют, голоногие. Я вот ещё поднатужусь, последние деньги как-нибудь соберу и всеми ими до копеечки опять во всякие пифы, чифы и дрифы вложусь. И тогда уж от государства начну получать, ох, и начну ж я получать, именно так, как оно мне всё время обещает!
- У нас в деревне копеечка к копеечке идёт! Нам вот пенсию долго не носили, я шла-шла по улице, и копеечку нашла. А вчерась опять пошла, и ещё копеечку нашла. Теперь у меня их две, копеечки-то!
- Свой скульптор вырос, Васька с закидоновского Закутья. Парню осьмнадцати нет, а лепит всех на деревне – как живых, особенно если трезвых! Только вот наша Закидоновка на песках да чернозёмах стоит – глины нет совсем. Он нашёл выход – из навоза с соломой вперемешку лепит. А недавно в порыве изваял самого и всё его правительство. Из навоза-то. И через месяц вдруг телефонная связь на часок пробилась – мы и позвонили в райцентр, хотим, мол, выставку молодому дарованию устроить! Те на вертолёте примчались, поглядели, как все руководители из навоза стоят, и аж глаза вылупили: «Сломать! Спрятать! Закатать! Немедленно!» И улетели обратно. И тут мы поняли: знать, хреновый из Васьки скульптор, видно, сильно непохоже слепил-то!..