Я была готова к тому, что меня возьмут. Человек, который вошёл, оказался молдаванином, но это был наш человек, из КГБ. Он сказал:
- Ну, пошли.
- Сейчас я соберусь.
- Нет времени собираться.
Я кинула что-то в маленький чемоданчик и пошла. Выхожу, а там ещё один стоит, которого я не знала. Он сказал, причем на этот раз на таком чистом русском языке, на котором не всякий русский разговаривает:
- Это я вам звонил. А я что, дурак говорить без акцента, телефон прослушивается. Ну что, идемте!
Это были высокие молодые мужчины, один шёл спереди, другой сзади, я была между ними, они как бы меня собой прикрывали. Тот, который был впереди, всегда говорил со мной на «вы» и по имени-отчеству. Но вдруг, не поворачиваясь, он говорит:
- Дура! Хоть бы волосы покрасила! (У Е.Д. уже в сорок лет появилась сильная седина. – А.С.).
Я поняла, как он волнуется. Мне стало смешно:
- Если ты такой умный, мог бы взять в своей конторе для меня парик.
Мы прибыли на железнодорожный вокзал. Поезда брали в страшной давке, везде были вооружённые молодчики с автоматами. Меня посадили между каких-то молдавских тёток с мешками и сказали, что сейчас придут. Пришли. Один попрощался, другой сказал, что посадит в поезд на Черновцы и будет сопровождать.
- Почему на Черновцы? Здесь же дорога на Тирасполь?
- Там тебя и возьмут, по дороге на Тирасполь.
Поезд был полностью забит даже в проходах. Единственное место, где можно было более или менее встать, оказался тамбур. Мужчина, который сопровождал меня до Черновцов, был одет с иголочки – очень аккуратный, а тамбур - грязный и заплёванный, ехать надо было двенадцать часов, и мы, в конце концов, сели в грязь.
В Черновцах вышли, он купил мне билет до Москвы и посадил, на этот раз одну, в поезд, в купе на верхней полке. Остальные три места занимала какая-то еврейская семья - муж, жена и ребенок лет семи. Я с ними не общалась, залезла на верхнюю полку и заснула. Но когда подъезжали к Москве, мужчина меня вдруг спросил (а мы так и не познакомились): «А здесь, Елена Дмитриевна, вам есть куда идти?» Я ответила: «Здесь – есть!». И тогда он успокоился: до свидания!
Я поехала в город Павловский Посад к своим знакомым. Учитывая предыдущий опыт, спросила:
- Говорите сразу, примите или нет? Но если меня тут поймают, то мало никому не покажется (вал массовых репрессий шёл не только в республике, но и в центре. – А.С.)!
Они сказали, что готовы за меня отдать жизнь. Пробыла там месяц или чуть больше, пока атмосфера немного не успокоилась. Всё время слушала радио Приднестровья, однажды подумала: «Там люди сражаются, а я тут сижу, это неправильно». Стыдно стало, что я прячусь, собралась и приехала в Кишинёв. Пришла, открыла нашу контору и на дверях повесила вывеску: «Открыто». Надо, чтобы люди узнали, что мы снова на месте. Постепенно народ начал приходить.
Это было сильное потрясение – все у нас поняли, что ни мы, ни приднестровцы России не нужны, нас просто списали. Но мы не собирались сдаваться и продолжили борьбу. Вся наша деятельность после этого была направлена на помощь Приднестровью. Помогали медикаментами и другими вещами. С большим риском для жизни устроили постоянный канал доставки приднестровских газет на территорию Молдавии. Самое страшное, особенно во время войны, было пройти линию фронта. Но у нас было достаточно смелых и умных людей. Каждый день я отправляла кого-то и через 2-3 дня встречала их обратно. Они приносили и раздавали «Воюющий Тирасполь», чтобы люди знали, что не всё потеряно, что ещё что-то можно сделать.
Каждый шаг сопровождался большим риском. Перебирались через границу и поездами, и пешком. Ни разу никого не поймали, и все газеты были доставлены и распространены.
Но Россия нас продала в очередной раз.
О 9 мая 1994 года. Тогда только что легализовали Компартию Молдавии, мы надеялись, что её члены будут нашими союзниками, но всё вышло иначе. Мы хотели договориться с коммунистами и с кишинёвской общиной россиян выйти на мемориал одной колонной, но коммунисты нам сказали: нет! Они собрались возле музея оружия со своими знамёнами, а мы – подальше и пришли минут на пять позже них. Большинство тогдашних коммунистов были пожилые люди, значительная из часть - ветераны войны. И когда мы подошли к площади, их уже вовсю лупила полиция. Там было человек 300 пожилых людей, посереди стоял Мирко Савва (серб, бывший югославский партизан) со знаменем, он высокий, а они, как шавки, на него бросались, но он знамя так и не отдал.
У нас все сориентировались. Без команды наши мужчины, включая депутатов, бросились на полицаев, стали вырывать у них дубинки и бить их. Я обратила внимание, что под орехом, в стороне, стоял секретарь Компартии Воронин с кем-то ещё и спокойно наблюдал за побоищем. Я уже не была депутатом, поскольку приняла российское гражданство, но удостоверение у меня осталось. Я стала хватать полицаев за лацканы, совать им в морду своё удостоверение:
- Я депутат Варфоломеева Елена Дмитриевна, а ты кто? Покажи удостоверение, гад! Чтобы я потом знала, с кем разбираться!
Полицаи как ни странно испугались этого. Никто удостоверения показывать не стал. А все остальные наши депутаты также стали выхватывать свои удостоверения и совать в нос:
- Я депутат, а ты покажи удостоверение, кто такой? Я тебе в морду съездил и я отвечаю, а ты кто?
Я налетаю на одного из полицаев, а он оказался бывшим членом нашей депутатской группы по имени, Иван Статный. Никто фамилию не называл, но я его знала:
- Ну, Ванька Статный, а твоё удостоверение мне не нужно, я вижу, что ты тут старше всех по званию (он подполковник, а когда являлся депутатом, был майором). Дай команду «отставить». Вы же кого бьёте – стариков! Ванька, ты же говорил, что твой отец на фронте погиб, как же ты можешь? Я с тобой расправлюсь. Если не физически, то морально.
И знаете, он дал команду «отставить», и они перестали бить стариков. А Воронин так и продолжал стоять под орехом. Когда всё успокоилось, мы пошли и положили цветы. Я обратила внимание, что шла невероятная толпа людей, поток. Такого числа людей на мемориале я не видела ни до, ни после, шли десятки тысяч. Шли с цветами, молча. Я даже не могу описать, что выражали эти лица. И никто особенно эту явку на мемориал не продвигал, мы расклеивали объявления, но такого количества никогда не было. Это шёл цвет нашей нации, и всё выглядело, как прощание с Родиной. После этот цвет нации оказался кто в России, кто в Израиле (в городах Бессарабии традиционно евреи составляли большой процент населения. – А.С.), кто ещё чёрт знает где. Но самыми обиженными оказались те, кто поехал в Россию. Им тогда ни гражданства не давали, ничего. А тем, кто поехал в Израиль, например, паспорта вручали у трапа самолёта и гражданство, а нам - нет.
Записал Александр Сивов
ИТАР-ТАСС
ГРУЗЯТ ПО ПОЛНОЙ
Перезагрузка в отношениях между США и Россией была успешной, однако сегодня обеим сторонам надо задуматься над тем, как развить достигнутое за последние четыре года. Такое мнение высказал в интервью с корр. ИТАР-ТАСС ведущий эксперт Института Брукингса Стивен Пайфер, в недавнем прошлом дипломат, работавший послом США в Киеве. “Нельзя забывать, что изначальной целью перезагрузки было выведение отношений, оказавшихся в самой низшей точке с 1991 года, на более высокий уровень, их нормализация, - напомнил эксперт. - И если это было целью перезагрузки - а я думаю, что это так - то тогда перезагрузку можно расценить как успех. Мы заключили новое соглашение о СНВ, стали сотрудничать по Ирану, Афганистану, по вопросу вступления России в ВТО”.
Эксперт признал, что на сегодняшний день большим раздражителем в двусторонних отношениях, к сожалению, остается Сирия. “И это прискорбно, хотя позиция России, похоже, начинает меняться, - сказал Пайфер. - Судя по всему, сохранятся разногласия по вопросам демократии. У русских не должно вызывать удивления то, что США проявляют обеспокоенность по поводу ухудшения положения с правами человека в России. Но мы должны быть реалистами и понимать, что изменить демократию в России могут лишь сами россияне”.