Внезапно умер местный купец, богатый владелец магазина и склада скобяных изделий. Наследство от него осталось большое, но торговец не оформил завещания. Вдова уговорила Г.А. Мачтета помочь в передаче наследства. Поехали для этого тройкой за четыреста верст по тракту в губернский Тобольск. Убитая горем купчиха была совершенно несведуща в законах и в делах канцелярских.
Приехали в Тобольск в конце дня, и Г.А. Мачтет, как был в дорожном одеянии – в поддевке, картузе и в смазанных сапогах – явился к чиновнику казенной палаты, который ведал утверждением бумаг по наследству – скреплял печатью и росписью. А тот и разговаривать о сути дела с Г.А. Мачтетом не стал, приняв посетителя за приказчика ишимской купчихи.
– Твоя хозяйка вон какое наследство получает! Вы от скобяных дел такими капиталами ворочаете! А мы тут с чего кормиться должны?! С чего сыты будем?!» С одних этих бумаг, что ли?!
Чиновник зло откинул на столе документы и прошение купчихи.
– Пусть твоя хозяйка сама явится, да не только с этими бумагами?
И чиновник выразительно пошевелил пятерней. Это означало: нужно дать пять тысяч рублей.
Г.А. Мачтет вернулся в гостиницу и стал уговаривать вдову – временно дать хапуге эти деньги. Вдова ужаснулась: «Пять тысяч?!» Однако Григорий Александрович убедил хозяйку, что через день он вернет ей эти деньги.
Взятка была дана. А на следующий день Г.А. Мачтет, одетый в партикулярный парадный костюм, в шляпе, положил на стол чиновнику доверенность от купчихи, где было сказано, что госпожа такая-то доверяет дворянину Григорию Александровичу Мачтету, имеющему диплом, вести ее дела по оформлению наследства.
Взяточник уже знал фамилию Г.А. Мачтета, печатавшего фельетоны в крупных уральских и сибирских газетах. Чиновник был ошеломлен перевоплощением вчерашнего «приказчика».– Вчера я, господин Мачтет, по недоразумению получил с вас лишние деньги, – пролепетал он. – Благоволите уплатить немного нотариальных в счет государственной пошлины. – И он назвал мизерную сумму, которую по закону следовало уплатить, и тотчас вернул все ассигнации. Деньги купчихе были возвращены. А ишимские обыватели после этой почти детективной истории прониклись особым почтением к ссыльному писателю-революционеру.
Жандармы и полицейские чины установили не только по-прежнему непримиримо враждебное отношение Г.А. Мачтета к самодержавному строю, но они перехватили его тайную переписку с другими ссыльными Сибири.
Ишимский исправник 2 марта 1882 года доносил губернатору, что захвачено письмо Мачтета в Тюкалинск политическому ссыльному Волховскому с тайной припиской химическими чернилами. Жандармы стали особенно рьяно вскрывать и читать письма Мачтета. Окружной исправник Красин сообщил губернатору на его шифрованную телеграмму, что Мачтет ему лично вручил письмо, направленное в Тюкалинск Феликсу Волховскому. Помощник исправника Денисов и жандармский капитан в Ишиме Кублицкий высказали предположение, что ссыльный пользуется химическими чернилами. Бумагу нагрели, и жандармские чины прочли письмо Мачтета. Тогда Красин послал тюкалинскому исправнику шифрованную телеграмму и просил его сделать обыск у Волховского, чтобы отыскать шифрованные письма, о которых упоминается у Мачтета в обнаруженной приписке к его письму.
1 мая 1882 года Мачтету объявили, что он оставляется под надзором полиции на 3 года.
Никакие жестокости не заставили писателя сложить оружие в борьбе с царизмом, отказаться от пропаганды своих идей. Ишимский жандармский начальник капитан Кублицкий доносил губернским властям, что Мачтет, «вопреки запрещению ему заниматься педагогической деятельностью, преподавал уроки детям ишимского помощника акцизного надзирателя Малиновского, который для этой цели сблизился с политическими ссыльными. При допросе Малиновский сказал, что Мачтет, как и другие ссыльные, занимается в его конторе перепиской бумаг на 4 рубля в месяц».
В конце лета 1884 года Г. Мачтет уехал в Россию. В рапорте тобольскому губернатору ишимский исправник Кондратович доносил: «Состоящий под негласным надзором полиции в городе Ишиме политический ссыльный Григорий Александрович Мачтет 18 августа из города Ишима выехал в Европейскую Россию».
Ишимские друзья проводили его до ближайшей почтовой станции – деревни Безруково (теперь с. Ершово – родина поэта П.П. Ершова).
Но жандармы не собирались выпускать из поля зрения Мачтета, хотя он и отбыл ссылку. Об этом свидетельствует сообщение ишимского исправника в Тобольск. 26 сентября Кондратович писал тобольскому губернатору: «...Мачтет выехал в Россию временно, только для приискания себе где-нибудь занятия. Не определил с точностью местности, составляющей цель его поездки, а потому до получения сведений об избрании себе Мачтетом постоянного жительства я не имел возможности сообщить кому-либо об имении за ним негласного надзора. В конце настоящего месяца или начале будущего Мачтет имеет прибыть обратно в город Ишим. Письменного вида на отлучку Мачтет не просил, и я такового ему не выдавал, а полагаю, что он поехал из города Ишима, имея у себя аттестат об отставке, по которому раньше он отлучался в город Тобольск».
Мачтет вернулся из ссылки без права проживать в Петербурге и в больших городах. Весной следующего года умерла в Москве от скоротечной чахотки его жена. Похоронив Е.П. Медведеву, много лет поэт не имел постоянного места жительства: работал в Твери, на Украине, на Кавказе.
В конце 1900 года Мачтет получил, наконец, разрешение жить в Петербурге. Но в августе 1901 года он скончался от паралича сердца в Ялте в возрасте сорока девяти лет.
Как отмечали в своих воспоминаниях о В.И. Ленине Н.К. Крупская, сестры вождя Анна Ильинична и Мария Ильинична Ульяновы, а также близкий соратник создателя нашей партии – Г.М. Кржижановский, Владимир Ильич и в Самаре, и в Петербурге, и в Шушенском, и в эмиграции на дружеских встречах, вечеринках всегда с особым чувством пел строки из мачтетовской песни «На смерть революционера».
Но знаем, как знал ты, родимый,
Что скоро из наших костей
Поднимется мститель суровый
И будет он нас посильней!
Слова эти волновали В.И. Ленина потому, что они напоминали ему о героической и трагической судьбе его старшего брата Александра, которого Владимир Ильич беспредельно любил. Как и Александр Ульянов, Григорий Мачтет принадлежал к славному, мужественному поколению революционеров-народников.
...Когда в 1945 году в Москве хоронили замечательного большевика, члена партии с 1896 года, одного из солдат ленинской гвардии Сергея Яковлевича Аллилуева, то на гражданской панихиде в Музее Революции ветеран большевистской партии Литвин-Седой сказал:«Мы – старое поколение марксистов-идеалистов...». Еще в большей мере эти слова могли бы сказать о себе Г.А. Мачтет и его друзья, революционные народники: «Мы – старое поколение народников-идеалистов...». Да, они – Перовская, Халтурин, Желябов, Мачтет не лишены были идеалистических представлений, иллюзий и заблуждений о путях и средствах борьбы с ненавистным самодержавием. Но они самоотверженно и честно прошли свой путь. Как и декабристы, они были рыцарями революции без страха и упрека.
Как писал В.И. Ленин, российское освободительное движение прошло три этапа: декабристы, революционные народники, марксисты. Когда Г.А. Мачтет написал свои слова знаменитой песни о грядущем могучем мстителе, в России еще была мгла реакции. К моменту кончины писателя в первые месяцы двадцатого века еще не было Обуховской обороны. Еще не было боев на московской площади – Пресне. Еще не возник первый рабочий Совет на Талке в Иваново-Вознесенске. Г.А. Мачтет не мог знать, что через полтора десятилетия после его кончины рухнет царизм. Но он провидел, что поднимается несокрушимая сила – многомиллионный российский пролетариат.
В пламени Октябрьского вооруженного восстания в семнадцатом был отсвет искр, зажженных и декабристами, и революционными народниками. Ибо никакие армии не устоят перед силой идей, время которых пришло. А время работало на социализм неотвратимо.