Выбрать главу

Земную жизнь пройдя до половины,

Я оказался в яблочном саду...

Вы помните, как на встрече в Кремле Евтушенко готов был набить морду самому себе? Здесь – новый приступ мазохизма. Ну в самом деле, это же поклёп на самого себя. Не мог быть таким балбесом ученик 6-7 класса. Не мог он, встретив, допустим, строки Пушкина

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана? -

восстать от возмущения: «Как зачем? Для построения коммунизма!»

Не мог, прочитав у Лермонтова «Уж не жду от жизни ничего я», возопить: «Идеологическая диверсия против марксизма!»

Но не это главное, а то, что старичок-киберничок уверенно сказал:

- Ты бы понравился Данте!

Чем? Да, конечно, прежде всего своей застенчивостью.

А написано всё это для того, чтобы показать, как «теплые тени итальянского Renessansa спасали жертв сталинского Аrrеstansa». То есть перед нами попытка вовлечь в свои антисоветские игры и Данте, и Петрарку, и Боккаччо. Отменно. До этого даже Новодворская не додумалась. Однако нельзя не заметить, что оба приведенных здесь иностранных слова написаны неграмотно. В самом деле, например, очень обрусевшее слов «арест» французского происхождения, но ни по-французски, ни по-русски оно не пишется через два «р». И «ренессанс» французское слово и пишется по-французски так: «Renaissance». Я извиняюсь, конечно, перед любимцем Данте.

Цепкая мудрость поэта

А затронутая выше тема переодеваний Евтушенко необъятна, но, может быть, особенно впечатляюще является из сопоставления двух его книг - «Точка опоры», вышедшей ещё в Советское время, в 1981 году, и «Политика - привилегия всех», выскочившая в 1991 году как раз к разгару контрреволюции.

В первой собраны литературные портреты многих уже умерших поэтов и тогда живых: Блок, Маяковский. Есенин, Смеляков, Твардовский, Мартынов, Кедрин, «большой поэт Степан Щипачёв». Среди такого обилия не оказалось Пастернака. Это как же? Ведь объявлял его «самым знаменитым русским поэтом ХХ века», а роман «Доктор Живаго» - «самым знаменитым романом» того же ХХ века, даже не русским, а всемирным. И вот те на! Ну какая застенчивость. Казалось бы, чего стеснятся-то? Ведь уже больше двадцати лет, как Пастернак умер. И побольше ведь он, чем «большой поэт Щипачёв». Ан нетушки! А что скажут в ЦК?

Но сопоставим книги. В первой – 27 портретов автора, во второй – 53. Среди них и такая, где поэт в джунглях Амазонки схватился с гигантской анакондой, голову которой держит змеелов. В первой автор фигурировал на фотографиях в обществе то Щипачёва, то Смелякова, то Мартынова – своих лучших друзей, теперь их нет, а появились Антокольский, Окуджава, Высоцкий. А Щипачёв уже не «большой поэт», а «небольшой поэт, но большой человек».

Дальше. Там были любимые писатели Хикмет и Распутин, теперь они отставлены, их заменили любимые американские писатели – Миллер и Апкайк. Был наш композитор Эдуард Колмановский, с которым Евтушенко сочинял совсем неплохие песни, здесь американский композитор Пол Винтер, с которым Евтушенко ничего не писал. Наконец, там – коммунисты Фидель Кастро и Луис Корвалан, здесь – антикоммунисты Ричард Никсон и Генри Киссинджер.

Кроме того, в первой книге поэт являлся нам в обществе рабочих - и советских, и американских, теперь все представители советского рабочего класса, те самые «передовики сельского хозяйства и социдустрии», изгнаны, забыты, а американские приумножены. Да, были раньше строители Колымской ГЭС, магнитогорские металлурги, портовики Лены – теперь они поэту не нужны. Странно? Ничуть. Это и есть та «цепкая мудрость», которой восхищался поэт: он уже тогда готовил свою передислокацию в Оклахому. Ну как при всём этом мог Медведев не дать ему премию! Скоро и орден даст, как Чубайсу.

В.С. БУШИН

«Хотим ли мы, русские, новой войны?» -

Нелепый вопрос задал модный поэт,

Как клоп присосавшийся к телу страны,

И сам же ответил: «Конечно же, нет!».

И вроде бы верно ответил, впопад

С желаньем, кто был или нет на войне,

Березок, прикрывших останки солдат,

И мирной над ширью полей тишине.

Да только не видел поэт, не хотел,

Как в черную пропасть сползала страна,

Как правящий клан в воровстве матерел,

И как либералы толкали народ

В забытую эру рабов и господ.

Страх новой войны вырвал волю у нас.

Когда надо было Союз защитить

И выйти на битву в решающий час

И жизни при этом своей не щадить,

Но мы промолчали на горе стране,

Поверив врагу, обещавшему рай.

Ему же за это лишь землю отдай.

И вот, только чтоб не случиться войне,

И земли и недра отдали ему,

Себя превратив в бессловесных скотов,

Что режут, шутя, не считая голов.

И вырежут вовсе, видать по всему.

Не слышно разрывов ни бомб, ни ракет,

Ни грохота танков... В полях тишина.

Но мира над тихой Россиею нет.

Незримая Русь пожирает война.

А нам бы собраться. А нам бы на бой

С предательской шайкой, что рушит страну,

Без страха пожертвовать даже собой,

Сомкнуться в ряды и пойти на войну.

К. ШАТРОВ

УЧИТЫВАЯ ЗАКОН Э.ДРЮМОНА

Статья Ю. Новоселова из г. Николаева «А гетманов больше» («К барьеру», №20) интересна и полезна в оценке Украины «смутного времени». Но с его оценкой кинофильма «Тарас Бульба» режиссёра Б. Бортко и украинского «политического бомонда» согласиться не могу. И украинские СМИ об этом фильме не молчали: невменяемые националистические газеты ругались и плевались, левые - восторженно хвалили, похвалила фильм и центристская газета «2000», прошла информация о нем и по некоторым каналам ТВ.

Б. Бортко всегда на плаву и держит нос по ветру. Фильмом «Тарас Бульба» угадал настроения как в России, так и на Украине акцентом о русской душе, сродстве двух братских народов. Но фраза «ни отнять, ни прибавить от повести Гоголя» не соответствует действительности. И отнял от Гоголя, и прибавил, чего у него не было.

Так, у Гоголя запорожское войско делилось ночью, и ночью ушла одна его половина, чтобы враг об этом не знал. Рассчитано было правильно, но не учли наличия евреев как у врага, так и в обозе у запорожцев. А евреи - сообщающиеся сосуды. То есть, по Гоголю, гибель оставшихся - результат сдачи их евреями. В фильме Бортко запорожцы, как идиоты, днём прощаются, обнимаются и уходят на глазах у всей крепости, под радостное удивление поляков: «Запорожцы уходят!» После ухода половины войска «за татарами» начинается избиение оставшихся. Бортко нагло переврал этот факт, за что еврейство его и возлюбило. Тем более, что Янкель у Гоголя:

«Этот жид был известный Янкель. Он уже очутился тут арендатором и корчмарем; прибрал понемногу всех окружных панов и шляхтичей в свои руки, высосал понемногу почти все деньги и сильно означил свое жидовское присутствие в этой стране. На расстоянии трёх миль во все стороны не оставалось ни одной избы в порядке: все валилось и дряхлело, все пораспивалось, и осталась бедность да лохмотья; как после пожара или чумы, выветрился весь край».