В одной из машин, где сидели две перепуганные женщины, между сиденьями обнаружили толстый рулон ковра – из него торчали сапоги! Комбат Якушев дёрнул ковёр на себя, и оттуда вывалился помятый генерал в немецкой форме, в очках – Власов...
Мне, как бывшему биографу Власова, разрешили присутствовать при его допросах в Москве, разговаривал я с ним и на Лубянке.
Сокамерники завистливо удивлялись – как это удалось ему выпросить двойную норму питания.
– Мне голодно, я большой человек, — жаловался он надзирателям.
– Не большой, а прожорливый, – отмахивались они. Их начальник распорядился выдавать двойную пайку – «чтоб не скулил перед судом».
Однажды Власов спросил у меня: «Слушайте, какой это приказ Сталина был, что будто бы меня и после войны обязательно найдут и казнят? Вы читали такой?»
«Не читал, – отвечал ему, – но слышал».
— Да ведь меня теперь весь мир знает! – восклицал Власов.
Возмездие привело его в камеру смертников, а он на что-то еще надеялся!
— А ведь, возможно, меня и не расстреляют. Дадут этак лет двадцать пять – и порядок. Я же спас сотни тысяч русских военнопленных!
Ему напоминали о предательстве. Он возражал:
Не то говорите, не то… В политике преступление – ерунда. Важны результаты. Мой результат – спасение военнопленных от голода и унижения. Так что вспомнят и эту мою заслугу.
Возвращаясь с допросов, Власов злобно ругал своего следователя, которому сам же давал подробные показания, но не доверял его записям и придирчиво вчитывался в протокол, прежде чем подписать. Однажды вернулся возбуждённый и даже довольный.
Нынче мне повезло,— сказал, подмигнув из-под окуляров. Оказывается, его привели к начальнику следственного управления. У входа, на столике – большая пепельница с горкой окурков.
Я их – цоп и за пазуху, – похвалился «освободитель России». Он рассортировал «бычки» по степени их пригодности и сказал: «Живём!».
...2 августа 1946 года «Правда» сообщила, что Власова и других предателей приговорили к смертной казни.
К. ТОКАРЕВ, майор запаса, ветеран 2-й Ударной армии, «Комсомольская правда», 3 марта 1988 г.
БОЛЬШАЯ ЧИСТКА
Саботаж на Урале. Во время работы на рудниках Калаты на Урале Литлпейдж столкнулся с намеренным вредительством инженеров и партийных работников. Ему стало ясно, что эти действия были преднамеренной попыткой ослабить большевистский режим, и что такой наглый саботаж был возможен только с одобрения высших властей Уральской области. Вот его выводы:
“Сообщалось об особо неблагоприятных условиях на медных рудниках Урала, на тот момент самого обещающего района России по добыче полезных ископаемых, и который был выбран для вложения львиной доли фондов, направляемых в производство. Американские горные инженеры десятками привлекались на работу в этом районе, и сотни американцев-бригадиров приглашались туда для использования на рудниках и заводах. Четверо или пятеро американских горных инженеров получили назначения на большой медный рудник на Урале, как и американские металлурги.
Эти люди подбирались с большими предосторожностями; они имели прекрасную репутацию в США. Но, за очень малым исключением, они выдали разочаровывающие результаты деятельности в России. Когда управление медными и свинцовыми рудниками, а также и золотыми разработками, было поручено Серебровскому, он захотел выяснить, почему эти привезенные специалисты не дают того, что от них ожидалось; и в январе 1931 года он послал меня вместе с американцем-металлургом и русским коммунистом-хозяйственником для расследования условий на Уральских горных разработках и определения, что там идет не так, как надо, и как исправить это...
В первую очередь мы обнаружили, что американские инженеры и металлурги были абсолютно изолированы; никто даже не пытался приставить к ним толковых переводчиков... Они тщательно обследовали порученное им хозяйство и составили инструкции по эксплуатации, которые можно было немедленно применять в работе. Но эти инструкции или вообще не переводились на русский язык, или лежали в дальних ящиках столов и никогда оттуда не вынимались...
Методы горных разработок были настолько очевидно неправильными, что студент первого года обучения мог указать большинство ошибок в их проведении. Вскрывались слишком большие площади, и руда выбиралась без надлежащего крепления и заполнения пустот. В попытках ускорить производство без соответствующей подготовки, несколько лучших рудников были серьезно загублены, а некоторые рудные пласты были под угрозой безвозвратных потерь.
Я никогда не смогу забыть то, что мы нашли в Калате. Здесь, на Северном Урале, находилось одно из самых важных российских производств меди, состоящее из шести шахт, флотатора и плавильня с отражательными печами и печами с форсированной тягой. Семь американских инженеров высшего калибра, получающих весьма солидное жалование, были посланы сюда некоторое время тому назад. Любой из них, если бы ему дали только такую возможность, мог наладить здесь производство за несколько недель.
Но к моменту прибытия нашей комиссии они были совершенно измотаны бюрократизмом. Их рекомендации игнорировались; им поручалась совсем непривычная для них работа; из-за незнания языка и отсутствия переводчиков они не могли передать свои знания русским инженерам... Конечно, они знали, что было неправильно устроено на рудниках и заводах Калаты, и почему производится столь мало продукции при достаточно большом количестве оборудования и персонала.
Наша комиссия посетила практически все крупные медные разработки на Урале и провела на них всестороннюю инспекцию.
В советских газетах того времени было немало воплей о “вредителях” на Уральских медных разработках, хотя, как я уже отмечал, там и без того условия были весьма печальными. Но здесь было одно примечательное обстоятельство, так как коммунисты привыкли усматривать умышленный саботаж во многих своим неудачах, а то и просто в беспорядке на производстве. Однако сами уральские коммунисты, управлявшие медными разработками, хранили удивительное молчание по этому поводу.
В июле 1931 года после того, как Серебровский изучил доклад о выводах, сделанных нашей комиссией, он решил вновь послать меня в Калату в качестве главного инженера, посмотреть, не сможем ли мы сделать что-нибудь с этим большим предприятием. Со мной поехал русский управляющий-коммунист, не имевший специальных знаний по горному делу, но которому была дана полная власть, и, по-видимому, инструкции, позволившие мне действовать свободно в пределах моей компетенции...
Семеро американских инженеров сильно обрадовались, когда узнали, что мы теперь имеем достаточно власти, чтобы прорваться сквозь бюрократическую завесу и получить возможность работать. По американской горной традиции они спускались в рудники вместе с рабочими. Многие дела пошли быстрее, и через пять месяцев производство выросло на 90 процентов.
Коммунистический управляющий был честным малым; он упорно старался понять, что мы делаем, и как мы это делаем. Но русские инженеры на этих рудниках, почти все без исключения, были замкнутыми и чинили препятствия в работе. Они отвергали все исправления и усовершенствования, которые мы предлагали. К такому я не привык, русские инженеры на золотодобыче, где я работал прежде, никогда так не поступали.
Однако я добился своего во внедрении своих методов на медных рудниках, потому что управляющий-коммунист, приехавший со мной, поддерживал все мои предложения.
Через 5 месяцев я решил, что я могу, без опаски за дальнейшую работу, покинуть это производство... Рудники и завод были полностью реорганизованы; все выглядело так, что не должно было появиться никаких причин, чтобы производство снизило тот вполне удовлетворительный темп, который мы ему задали...
Я разработал детальные инструкции на все будущие работы... Я объяснил это русским инженерам и коммунистическому управляющему, который уже начал кое-что понимать в горном деле. И последний заверил меня, что все мои рекомендации будут выполняться до последней буквы”.