-- Ах ты черт! -- похвалили скрипача товарищи, усаживаясь в телегу к Луке. -- Он у нас, дядя Лука, шутник, только злости в нем нет. Ты его не бойся, нас кстати подвезешь.
-- Вы вот что, ребятушки, царские слуги, -- сказал Лука. -- Вы проходите лучше, а то совсем пристанет у меня лошаденка. Где мне вас одному поднять, тут, может, три подводы нужны.
-- Ну, ну, ничего! Мы слезем, ранцы-то вот хоть нам успокой.
-- Ранцы клади, ребята; а сами так сторонкой идите, потому есть тут у меня в телеге сигналы такие казенные.
-- Какие такие сигналы? -- живо спросил скрипач.
-- Навалил там в городе, а какие -- не знаю. Наказали беречь. Надо полагать, что какой-нибудь штраф али бы што...
-- Дай-ка я взгляну, что там такое у тебя, -- вызвался скрипач, и вслед за тем он растормошил свитку, скрывавшую тюк, важно наморщил брови и по складам прочитал наклеенную на нем надпись: "газ-з-е..."
-- Ребята! Бежи в поле, -- вдруг вскрикнул грамотей. -- Опасно...
Солдаты стремглав прыснули от телеги, а скрипач продолжал, обращаясь к Луке:
-- Так ты не знаешь, что это?
-- Да кабы знал...
-- Давай полтинник и благодари бога, что я случился тут ...
-- А что?
-- А вот что: не будь тут меня, сейчас бы тебя, может, в мелкие куски растерзали -- энти-то! Ты этого не знал? Доставай деньги проворнее, а я покуда побегу корни рыть.
Мужик начал развязывать большой кожаный кошель, висевший у него на шее; а солдат принялся пристально осматривать местность и говорил:
-- Где теперь найдешь этот корень? Он прозывается корень дражнилка --шиш ему в рот! Только в полдень его и отыщешь.
И партия и телега остановились. Все ждали. Завязался такого рода разговор:
-- Черт! -- говорил наставительно солдат Луке. -- Ведь она живая...
-- Кто?
-- Да эта-то, что ты везешь-то! Ведь она, леший, одного, что ль, тебя загубила, а? Ведь вон тоже в Хирсонской губернии случай мне выпал повидать, как одному такому-то навязали, так ведь он беситься стал. Семь его монахов, может, пятьдесят зорь на страшной свече отчитывали, эдакую тяжелую книгу всю от доски до доски над ним прочитали, а он все пуще и пуще бесился, -- всю печь в избе съел. Сидит и жует глину-то и говорит: "Я теперь енарал стал..." А какой он енарал? За какие баталии енаральство получил?
Лошадь одиноко стояла посреди дороги с уныло понуренной мордой, потому что и сам Лука убежал при последних словах чародея от телеги к солдатам, расположившимся на отдых на дорожной насыпи, а чародей неумолчно толковал:
-- Ведь вот теперича что будешь делать? -- спрашивал он, горестно размахивая руками. -- Ведь вот есть тут всякие травы: вот тебе богатырь-трава, вот ониськин узел, вот тебе слеза каменная, а корня дражнилки нет. Ищите, ребята, все, Христа ради, -- он толстый -- корень-то этот, -- я их видал немало на своем веку... Наш-ш-ол! Теперича не бойся, Лука! Отсчитал деньги-то?
-- Отсчитал!.. -- ответил Лука.
-- Ну, получай с богом. Всего луччива... Его тебе, братец, надолго хватит...
-- Как же мне им орудовать? -- спросил Лука.
-- А вот видишь как: вот ты поедешь, а она тебе сейчас приставляться начнет в разных видах. Белая такая сделается и будет тебя издали дразнить всячески, -- перекидываются они иной раз в скотину какую, пишшаньем пугают, скачут тоже перед очами-то, словно бы козлы рогатые али бы нечистые... Только ты все не бойся -- все иди, все иди, и как тебе подойдет десятая верста, ты сейчас же не давай маху-то, а прямо этот самый корень как можно крепше вгоняй себе в живот, а сам приговаривай: Иван, мол, царевич! Приходи, мол, ко мне во терем песни играть. Вот тебе и все! Н-ну, с богом! Счастливо оставаться.
-- Прощайте, солдатушки! Спасибо, что выручили, -- прощался Лука, понукая лошадь, которую очень разморил полуденный зной.
-- Но! Но! Волк тебя заешь, -- стращал он своего меринка, которому, видимо, хотелось еще постоять на теплом месте и отдохнуть.
-- Смотри, брат, -- еще раз крикнул солдат издали. -- Будь осторожен. Видишь, уж начинается, -- видишь, как она лошадь-то попридерживает. Это завсегда так бывает. Переложи-ка получше промеж ноздрей меринка-то изловчись да чесани его хорошенько, она тогда, может, на минутку и посократится...
III
На другой день ранним утром, едва-едва только успело пройти в поле крикливое сельское стадо, а уж дьячок и исправляющий должность наставника при училище в селе Разгоняе сидел в переднем углу своей новой горницы, облокотившись на стол руками, и во что-то пристально вдумывался. Подле него с самым тревожным видом стояла дьячиха. Время от времени они таинственно о чем-то перешептывались.
-- Так как же? -- спрашивала дьячиха.
-- Да как? -- отвечал муж. -- Я, ей-богу, не придумаю, -- всю ночь глаз не сомкнул. Хорошо бы, если бы эдак было: ехал, примерно, какой-нибудь большой чиновник через наше село, узнал про мое рвение и донес по начальству; а начальство в виде награды и дальнейшего поощрения и выслало мне его... не в пример прочим, -- понимаешь? Так-то бы хорошо, а то, пожалуй, распечатаешь, а она тебе сейчас: лишить его, скажет, и дьячковского и наставнического места! Чудна ты, погляжу я на тебя, как это ты ничего не понимаешь: ведь она вся, как есть, печатная... Ну, будь что будет! Бог не без милости! -- проговорил наконец дьячок с отчаянною решимостью после некоторого молчания. -- Давай умываться да посылай за полштофом. Нечего, верно, делать-то, потому тут вникать надо...