В истории ювелирного искусства известны "Магические часы". Магия их в том состояла, что не было видимой связи между движением стрелок и потайным механизмом; стрелки, словно по волшебству, передвигались в центре прозрачного кристалла. Эти часы — эмблема Картье — появились в 1912 году, тогда как вложенный в них потайной механизм был создан шестидесятью годами ранее.
Я знаю теперь, что значит ход "Магических часов".
6 декабря 2016 года Мариинский (Кировский с 1935 по 1992) театр дал премьеру "Каменного цветка". Возобновленную версию в редакции Юрия Григоровича. За день до премьеры в доме на Петроградской стороне я встретилась… с Аллой Осипенко. Непревзойденная исполнительница Хозяйки Медной горы, балерина идеальных форм, сегодня она — эмблема "Каменного цветка". И как будто бы шестидесяти лет не прошло. В движеньях балерины — графичность "Каменного цветка"…. Мы пьем обжигающий воспоминаньями чай, на столе — цветы, фрукты; кошка Тиша, совсем с балетной грациозностью, лапой пытается извлечь из вазы виноградину … Мы говорим о Григоровиче.
"Часто можно услышать, — передаю рассказ Аллы Осипенко, — что "Каменный цветок" мой любимый спектакль. И действительно так. Этот балет принес мне столько радости, успеха даже… но не меньше и горестных минут. Во всем последующем репертуаре я уже не могла, к сожалению, дотянуться до тех высот, что были достигнуты в "Каменном цветке".
Григорович? Всего на несколько лет старше нас, солистов, а я Юру помню еще по эвакуации училища под Пермь, Молотов тогда. Он был в старших классах, и нам, мелким, казался совсем дяденькой. Ведь он тогда едва не сбежал на фронт! Лодку, на которой он с приятелем переправлялся через Каму, успели перехватить.
Да… Неуемность фантазий Григоровича просто истязала нас. Часами он мог повторять одну и ту же позу, поддержку, движенье… он добивался от нас идеального, с его точки зрения, исполнения. А ведь пластика в "Каменном" была ни на что непохожей! Абсолютно оригинальной. Но как Григорович сам показывал блестяще! Никто из нас не мог так повторить, и он, наверное, обижался. И мы сами на себя обижались… Год почти репетировали. В училище, в условиях квартиры… И так сдружились за это время! Была такая атмосфера творчества, удивительная! Такая, наверное, была лишь в мастерских эпохи Возрождения… О себе, собственном успехе никто не думал тогда. Все мысли: лишь бы спектакль получился! лишь бы спектаклем Григорович был доволен…"
Я знаю теперь, что значит премьера "Каменного цветка".
Спектакль был назначен на семь часов вечера. К театру приехала без десяти минут шесть. Сам воздух вокруг Мариинского театра — в зарницах приближающейся легенды. Они сжимают, берут Театральную площадь в кольцо. Перед парадным, действительно, весь город — из желающих попасть на премьеру. Еще раз посмотрела на часы на руке. Стрелки дернулись и… стали двигаться в разные стороны.
Рождение балета из духа музыки.
С первым звуком увертюры балета (Сергей Прокофьев — композитор) оркестр Мариинского театра взял тот обертон, возвышенность и непокорность которого — подсказка: маэстро в зале! Юрий Григорович сидел в кресле ложи дирекции, за голубой с золотой бахромой драпировкой….
Сверкнул камнями-самоцветами задник сцены. Хозяйка Медной горы ящеркой соскользнула со скалы, внеся тревогу…. И фантастически-сказочно, как это бывает в ночь на Ивана Купалу, стал раскрывать свои лепестки "Каменный цветок". Контраст из прозрачности белых ночей — адажио Катерины с Данилой-мастером, гротеска — раззудись плечо! размахнись рука! — ухаря Северьяна и почти забытой кутерьмы стихийного ярмарочного веселья: с бесчисленными лавками и лакомствами, медовухой и балаганами, калачами и каруселями, дрессированными медведями и плясками-гаданьями цыган. Внезапно мистерия оборвалась. В — мгновенье. В статуарность Хозяйки Медной горы как апофеоз триумфа.
Мне было уютно в лоне гипнотически-обволакивающего действа. Flebile dolcezza или "блаженство слез" — секрет композиторов Неаполитанской школы XVII века и Григоровича — защищало от прямого воздействия Русского балета как откровения красоты… Я долго не могла покинуть ложу. Как знать, возможно, пережила одно из наивысших — влияющее на судьбу, вне сомнения — наслаждений. Зрительный зал уже совсем опустел, только в кулуарах театра еще раздается шорох эха аплодисментов, с которыми, как с "требованием веры", публика вызывала Григоровича на сцену. Где-то на уровне люстры театра с водящими хоровод ангелами и музами овеществлялась поэзия: