Она не могла разочаровывать того, кто рисковал ради неё жизнью, кивнула: "да". Хотя испытывала не испуг, а нарастающую злость: обе видеокамеры вышли из строя, надо уходить, а здесь столько "жирных кадров" пропадает! "О том, что могут убить, никогда не думаю, — поясняет она. — Думать надо о том, как работу свою лучше сделать". Подтверждаю. Настоящий военкор устроен именно так: снимать он будет и после смерти — и пусть запечатленным на камеру видениям позавидует сам Босх…
"Я не ставила перед собой никакой сверхзадачи, это смешно. Я лишь хотела, чтобы люди моими глазами увидели ситуацию изнутри, хоть немножко почувствовали себя на месте тех, кто в любой момент может исчезнуть. Моя задача показывать бойцов на передовой, а там — реально, я убедилась — все герои. Когда я смотрю на них в бою, мне совершенно неважно, что будет со мной, хочется одного — рассказать о них, побеждающих страх и смерть. Они знают: смерть — это не самое страшное, что может случиться с человеком. В краткие приезды домой меня выспрашивают: ты непосредственно на передовой, общаешься с бойцами, политиками, гражданскими — объясни, почему не создана Новороссия? Отвечаю: причины не в экономической слабости России, санкциях, политических конфигурациях и международной напряжённости, чреватой мировой войной. Словоблудие экспертов на эти темы — только прикрытие неприглядного факта: слишком велика сейчас в нашей стране концентрация людей, одержимых страхом. Олигархи, политики, средний класс, работяги панически боятся утратить своё относительное благополучие, отказываются понимать, что завтра могут утратить всё — государство, свободу, жизнь. Они больны пораженческой беспечностью. Спасибо добровольцам, они герои, но их слишком мало. Если бы их было десятки и сотни тысяч — а великая Россия могла дать столько добровольцев, — с этим вынуждены были бы считаться и в Кремле, это могло стать тем фактором, который радикально мог изменить расклад сил. Если бы кричащие в соцсетях о том, когда же будут освобождены Мариуполь, Славянск, Харьков, жители оккупированных территорий массово пошли в ополчение — давно были бы их города в составе Новороссии. Они предпочли выжидание, испугались потерять мнимое благополучие. В основе всякой болезни — духовной, психологической, соматической и социальной (когда болеют народы) — страх как глубинный источник войны. По большому счёту, война — коллективный сеанс радикальной психотерапии. Все мы в этом "мире" больны, и тот, кто не страшится лечиться — выживает, уклоняющийся от лечения — погибает. А рецепт победы прост: чем меньше в народе тех, кто боится умереть, тем бессильнее смерть…"
…Если когда-нибудь задумают установить памятник всем павшим и живым военкорам, где бы они ни работали — в Абхазии, Чечне, Приднестровье, Осетии, Новороссии, Сирии, в любой другой "горячей точке" планеты — он, уверен, будет выглядеть так: полузасыпанная землёй в траншее девушка с обращённым к небу строгим лицом и поднятой рукой. В руке — камера, и на мониторе нон-стоп хроники прошлых войн чередуются с прямыми трансляциями боёв текущей войны, и каждый период завершается парадом Победы на Красной площади: к подножию Мавзолея русские воины швыряют звёздно-полосатые штандарты поверженной сверхдержавы.
"На Востоке -свет..."
"На Востоке -свет..."
Анна Долгарёва
Война поэзия Общество
стихи «Из осаждённого десятилетия»
Война и поэзия всегда неразрывно связаны между собой. Стихи Анны Долгарёвой не могли появиться без войны на Донбассе, начавшейся — да, из-за русского языка. Войны, которая уносит любимых, родных и близких, где смерть не просто всегда рядом, а уже внутри тебя. Где каждый вдох, каждый выдох, каждое слово могут оказаться последними, и потому — невозможно притворяться и лгать; где ангелы: и хранители, и падшие, — становятся слышимы и даже видимы для человека.