Период просвещённого абсолютизма и восхваления философов на троне! На деле же, их можно пересчитать по пальцам одной руки: Фридрих Великий, Иосиф II, Густав III и, разумеется, наша матушка-Екатерина. Остальные европейские монархи, вроде Людовика XV или Георга III, для этой роли, мягко говоря, не годились. Для того, чтобы считаться просвещённым монархом, явно недостаточно иметь многотомную библиотеку, изящно танцевать и строчить причудливые мадригалы. Каковы же критерии? Всесторонняя, энциклопедическая образованность должна соседствовать с умением применять эти знания на практике: просвещённый государь не токмо идеален сам, он ещё и печётся об исправлении привычек и характеров. Он показывает своим подданным путь к светлому будущему (тогда был в ходу термин "общественное благо"), которое возможно в тесном союзе эталонного венценосца с таким же эталонным обществом. Самодержец-просветитель ведёт определённый образ жизни. Его бытовая личная скромность и неприхотливость должны служить примером для человечества. Он обязан быть прост и мягок в обращении, ни в коем разе не заносчив. Так, Екатерина в своей повседневной жизни одевалась неброско и рационально, облачаясь в роскошные платья в дни торжеств. Она же — философ на троне. Фёдор Рокотов пишет Екатерину Великую в моменты политического триумфа — она сама выбрала мастера, её не устроила манера всемирно известного шведа Александра Рослина. Тот, по словам самой императрицы, изобразил её "наподобие шведской кухарки". Екатерина в исполнении Рокотова — здоровая, бодрая женщина с невероятным запасом витальности, но вместе с тем горделивая, отстранённая. То был идеал классицизма: прекрасное должно быть величаво. Рослину не удалось найти тонкую грань: он слишком буквально понял культ Природы, царивший тогда в умах образованного сословия, — оттого и получилась Köchin, а вот бывшему крепостному Рокотову многое удавалось.
Это ещё один аспект нашей культуры: феномен крепостных художников. Они слыли великими и даже — богатыми, учились в академиях, владели иноземными языками. Носили версальские жабо и кюлоты. Выписывали итальянские книги по искусству. Больше того: с бывшими рабами на равных общались первые лица империи, как, например, Иван Шувалов — один из покровителей Рокотова. Но, как бы там ни было, сословное общество твёрдо помнило, что господин живописец являлся когда-то собственностью князей Репниных. От воли хозяина зависело — отпустить на волю или забить батогами за чрезмерную прыткость, дать образование или услать на конюшню. Рокотову повезло. Уже вращаясь в светских кругах и имея приятелей среди дворян, Фёдор Степанович добивался освобождения для своих племянников. Дело увенчалось успехом: оба впоследствии сделали приличную военную карьеру.
…Выставка в Третьяковке смонтирована таким образом, что мы являемся свидетелями не только творческого пути отдельного художника, перед нами — история нашей аристократии. Петербургский и московский периоды сменяются временем, когда Рокотов подолгу жил в имениях своих заказчиков, увековечивая лица, кружева и орденские ленты. Русская усадебная жизнь — уникальное явление в мировой практике. Указ "О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству" (1762 г.), обнародованный ещё Петром III, но, как сие обычно бывает, приписанный Екатерине, позволял патрициям делать выбор между государственной карьерой и тихой незаметной жизнью в провинциальной вотчине. Благо, это совпало с популярным в Париже учением Жан-Жака Руссо, который недвусмысленно провозгласил "Назад, к природе!", чем и вызвал массовый отток европейской молодёжи из тесных, суетных городов. У нас это было не просто бегством в райские кущи, но воспринималось именно как отказ от всеобщей "трудовой повинности", бытовавшей со времён Петра Великого. Заказчики рокотовских портретов — сплошь Голицыны, Юсуповы да Новосильцовы — люди богатые, знатные, в царском фаворе.