— Господин Торобов, — к нему приблизился Зольде и всё с тем же неисчезающим артистизмом, словно он был театрал, попавший на любимый спектакль, произнёс: — Вас ждёт сюрприз. Среди пленных мы захватили русского советника. Хотите с ним побеседовать?
Он повёл Торобова туда, где сидели пленные — испуганные, вжав головы в плечи, словно боялись побоев. Среди смуглых небритых лиц, чёрных тоскующих глаз Торобов увидел белёсые волосы и голубые глаза человека, который сидел, ссутулив спину, снизу вверх смотрел на подходивших, мучительно сморщив лоб.
— Встань, — приказал Зольде, и человек, понимающий арабский, встал. — Поговорите с ним, господин Торобов, на родном языке. Из посторонних вас никто не поймет, — он отошёл, делая вид, что не желает мешать встрече двух соотечественников.
Пленный советник был худ, облачён в сирийскую форму без знаков различия, весь в красноватой пыли, которая высыхала на потном лице. Пыль была в ушах, в ноздрях, на веках среди белесых ресниц, в корнях волос, под ногтями больших грязных пальцев, на шее, в морщинах лба. Быть может, его обдало пылью от взрывов. Или он катался по земле во время рукопашной. В нем ещё клокотал бой, но ярость боя была сломлена, воля растоптана, оружие вырвано из рук и лежало в бесформенной металлической груде, над которой дрожал стеклянный воздух, как излетающий дух.
— Я полковник российской армии Торобов. Кто вы? Ваше звание, имя?
Пленный молчал, тоскливо водил глазами, не останавливая взгляд на Торобове. Смотрел на синеющую низину с дорогой, на соседние холмы с золотым монастырским крестом. Казалось, он хочет оттолкнуться от вершины, от уложенных в ряд убитых, от груды замызганных стволов и прикладов. Расшвырять в броске победителей, что угрюмо и нетерпеливо взглядывали из-под суровых бровей, ожидая, когда им вернут добычу, поверженных, лишённых воли врагов. Он оттолкнётся от вершины и взмоет, полетит над голубой равниной, над монастырскими главами с золотым сверканьем, туда, где тают последние снега, где весенняя лазурь в вершинах берёз, где на талых опушках распускаются голубые цветы.
— Повторяю: я — офицер российской армии. Назовите ваше имя. Я сообщу российскому посольству в Дамаске. Оно вам поможет.
Пленный смотрел по сторонам, словно выбирал направление для своего броска и полёта. Мимо застывших орудий с грудами исстрелянных гильз и чёрного с белой вязью флага. Или, огибая убитых, мимо конвоира с чёрной бородой и ручным пулемётом.
— Вас могут обменять или выкупить. Но для этого я должен знать ваше имя.
Пленный перестал водить глазами, остановил взгляд на Торобове и плюнул в него липкой жёлтой слюной. Торобов почувствовал ожог этой ядовитой слюны, которая текла по его щеке. Отёрся ладонью и отошёл, видя, как, стоя в стороне, смеётся Зольде.
Комбат с бинтом на лбу, сквозь который расплывалось пятно, что-то сказал солдатам. Вытянул из кармана платок и постелил его на истоптанную землю, среди рассыпанных автоматных гильз. И все его бойцы достали платки, стелили на землю и готовились к молитве.
Пленные пугливо, не сразу, поднялись, стали стелить платки. Конвоир с пулемётом тоже отложил оружие и постелил клетчатый мятый платок. И все, кто был на горе, стали молиться. Опускались на колени, падали ниц, касаясь лбами горы, разом разгибали спины, обращали ладони к небу, вставали и вновь, словно на них дул ветер, сгибались, опускались на колени, прижимались лицом к земле. Молились раненые, у которых сочилась кровь. Молился комбат, сжимая от боли глаза. Молились операторы, и у того, что был в артистической синей блузе, при поклонах вспыхивала в ухе серьга. Молился Зольде, постелив цветастую ткань. Оставались стоять Торобов и пленный советник, на лице Торобова горел ядовитый плевок.
Он смотрел на молящихся, которые недавно убивали друг друга, визжали и кружили в рукопашной, падали на землю, на которую теперь постелили молитвенные платки. Разделённые ненавистью и убийствами, они молились единому Богу, который любил их всех, присутствовал в каждом, взращивал от первых младенческих дней, материнских сосцов, одаривал счастливыми утренними пробуждениями, когда мир кажется перламутровым, любимым и любящим, и Бог окружает их нежностью и обожанием. Они взывали к Творцу, моля об одном и том же. О продлении жизни, избавлении от ран и страданий. О том, чтобы Творец простил их прегрешения, ожесточение сердец, забвение милосердия. И Творец в бездонной синеве слышал их всех, каждому посылал в сердце луч света.