Почему так популярны стали в последнее время разного рода обмусоливания проблемы “элиты российского общества”? Неужели мы имеем дело с запоздалым желанием всерьез разобраться в тех процессах, которые не только десятилетиями, но и столетиями находились у нас в стране за семью печатями? Увы, речь идет в большинстве случаев совсем не об этом. Речь идет о невротической болтовне, скрывающей неспособность и нежелание ответить на главный вопрос, который звучит так: “Сформировался ли в постсоветской России буржуазный класс? И если да, то что он из себя представляет?”
Любителям посмеяться над классовым подходом стоило бы навести справки за рубежом и понять, что формационный метод не только не устарел, но, по сути, пользуется теперь еще большим вниманием самых серьезных специалистов, нежели сто лет назад. Другое дело, что инструменты формационного анализа сильно изменились, как и само представление о формациях. Но теория элит, даже в ее действительном неизмусоленном виде, работает только на фоне формационного анализа, вместе с ним, а не вопреки ему. Почему же в нашей стране нет ни одной серьезной попытки провести формационный анализ современного российского общества, дать описание становящемуся буржуазному классу? Да потому, что “в доме повешенного не говорят о веревке”. Буржуазный класс России — это слепок с российской, а точнее, советской номенклатуры. Детище этой номенклатуры. Трудное детище. Трудным детям свойственно ненавидеть отцов. Им свойственно до поры до времени смеяться над ними, противопоставлять себя им. Можно говорить здесь и о фрейдистских комплексах, и о ротации элит. Но никому еще не удавалось оборвать политико-генетические связи типа тех, которыми опутан наш больной и расколотый буржуазный класс.
Номенклатура “слила” в этот класс все свои многочисленные “болячки”, предрассудки, установки, целеполагания, принципы самоидентификации. И в той же степени, в которой эта номенклатура была расколота по политико-этническому принципу, зачастую весьма условно заданному, но безусловно значимому, так и буржуазный класс оказывается в постсоветской России расколот столь же глубинно и химерически.
Не тяготея к политико-”этнической” теме, я не стану посягать на тайну сего раскола. И приму безропотно и как политическую аксиому тот парадоксальный факт, что господа Черные, например, являются чуть ли не стержневой частью “почвенно-антигусинских сил”. И что все это и впрямь является борьбой политико-этнических групп: так называемой “космополитической” и так называемой “почвенной”. Такова воля судьбы, всемогущих ведомств, логики раздела сфер влияния и финансовых линий. Примем это как данность. Тем более, что, анализируя этот раскол, вряд ли стоит предаваться патетике яростных суждений по поводу добрых и злых сил. Суждения эти — тоже в прошлом! Тоже отдают историософским и политическим нафталином.
“Все это” грубее, проще и приземленнее, но вместе с тем сложнее и острее. И главное — “все это” безусловно наличествует, “все это” прет из каждой щели новорожденного буржуазного класса. И никакой классовой солидарности ныне не существует! Отстранение Лебедя говорит здесь об очень многом. Так же, как и альянс Лебедя с Коржаковым. Уже в ближайшее время каждая из частей расколотого буржуазного сообщества начнет искать союзников вне своего класса.
Последний жест классовой солидарности — это выборы 1996 года. И то, как мы знаем, не утерпели. Дальше начнется “межстратовый беспредел”. Добавим к сказанному, что если на уровне федерального центра соотношение сил между условно “космополитическим” и условно “почвенным” сегментом примерно три к одному, то на уровне регионов это соотношение уже один к двум, а на уровне глубинки — один к десяти. Отсюда многочисленные надежды “почвенников” на то, что перенесение процесса с центра на места даст им окончательную победу. Но это пустые, бесплодные и антигосударственные мечтания. Беспочвенные надежды на “Лебедянь”.
Выводы из пристального анализа деталей формациогенеза весьма печальны. А именно: в регионах складывается особый тип буржуазного мышления, не соответствующий представлениям об “общероссийскости”. Это “регионализм сознания”, порождаемый регионализмом финансовых и в целом хозяйственных интересов. Кроме того, потенциал возможностей региональной элиты растет не так быстро. Этот потенциал не составляет и десятой доли “совокупного федерального потенциала”. Потенциал же глубинки — еще намного меньше. И тип сознания там можно назвать “локальным”. Соответственно, нет никаких оснований полагать, что буржуазия регионов и глубинки, став почвенной, останется общероссийской. По крайней мере, прогноз на ближайшие годы не сулит в этом плане ничего утешительного.
Между тем превратное понимание сути процессов формациогенеза порождает неоправданные “патриотические” надежды, что, в сущности, и приводит к тому на первый взгляд парадоксальному национал-сепаратизму, законченным выразителем, флагманом которого является генерал Лебедь.
Творцы концепции национальной модернизации с опорой на буржуазный класс, якобы постепенно смещающийся в нишу общероссийского патриотизма и национализма, — заигрались. И доигрались до Лебедя!
Уже ближайшие выборы вкупе с законами о самоуправлении сулят перераспределение власти между центром и разными уровнями периферии. Перераспределение — не компенсируемое перераспределением финансовых и иных ресурсов, и в то же время начиненное беспредельной алчностью вперемешку со всеми фантомами локального и регионального сознания. Чем это чревато, ясно для любого, кто на деле, предметно, сталкивался с природой так называемого патриотизма наших “почвенных” групп в момент, когда речь идет о дележке ресурсов, а не о пустой болтовне. Один такой “почвенник”, например, года три назад упорно и сурово рекомендовал мне освободиться от космополитических геополитических заблуждений и сменить политику в кадровом вопросе в соответствии с подобным изменением позиции. В ответ мне обещались крупные и дешевые кредиты одного “ультрапатриотического” банка. Но уже при той степени информированности, которая существовала в моей организации в 1994 году, было понятно, что этот “ультрапатриотический” банк является филиалом очень крупного европейского банка, принадлежащего одной особо проклинаемой «почвенниками» финансовой группировке.
Между тем, как говорят в народе, “таперича не то, что давеча”. В 1994 году все же не было той разорванности между почвенной риторикой и международным деловым сотрудничеством, которая характерна для нынешней ситуации. Что из этого следует? Да то, что в регионах, в глубинке будут идти со страстностью на такие типы сотрудничества с наихудшими представителями мировой финансовой олигархии, которые тысячекратно перекроют все нынешние рекорды федерального компрадорства. О национальных автономиях не стоит и говорить. К чему сыпать соль на раны? Но и самые почвенные анклавы, бравирующие своей антимосковской антикосмополитичностью, будут торговать ресурсами и населением по особо дешевым ценам и с особой охотой, превращая территории в колониальные туземные “бандустаны”.
Вот вам — подлинная суть творимого Лебедем. Вот вам душа его национал-сепаратизма. Вот вам смысл чеченофильства вкупе с ультрапочвенническим синдромом. А изящная патриотическая форма для прикрытия национал-сепаратистского содержания найдется всегда. И не одна! Хотите — евразийская. А хотите — языческо-почвенническая. В Питере, например, сторонники генерала Лебедя объясняют его тяготение к дудаевцам тем, что “чечены — это тоже этруски”. Не слабо?
Но вернемся от этрусских химер к нашей больной реальности. Напор национал-сепаратизма, предельно антагонистического к федерально-космополитической элите, должен был бы позитивно воздействовать и на внутренние идейные установки этой федерально-космополитической группы, и на ее представления о типах и формах союзничества. В самом деле, какая-то возможность отбить напор Лебедя связана для этой, находящейся у власти, за все ответственной и почти для всех враждебной группы, только с эффективным, достаточно подлинным самопреобразованием, базирующимся на переходе от либерально-космополитических хотя бы к либерально-государственническим формам самопонимания, самовыражения и действования. Одновременно с этим поиск разумного консервативно-государственного союзничества тоже должен был бы вестись лихорадочно и всерьез.