Не происходит ни того, ни другого. Федерально-космополитическая группа проявляет упорство, во многом аналогичное тому, которое проявляла буржуазия сходного типа в эпоху Февральской революции. Разница в одном. Если тогда для спасения власти та февральская группа должна была прекратить участие России в Первой мировой войне, то сейчас спасение власти и государства завязано для нынешней правящей группы на способность сохранить целостность страны путем адекватного ответа чеченским сепаратистам.
Нужно быть последним кретином для того, чтобы не понимать, в какой степени сбор налогов зависит от поведения России в Чечне. Вряд ли наша правящая группа состоит из абсолютных дегенератов. И вряд ли, коль скоро она из них не состоит целиком, ей может прийти в голову, что после “проверки на вшивость” в Чечне кто-то станет платить налоги каким-то ведомствам со сколь угодно устрашающими названиями. Если Яндарбиев безнаказанно “посылает” российскую Конституцию, то Шаймиев, пусть чуть деликатнее, пошлет туда же чубайсовские налоговые репрессии. Собираемость налогов повысилась даже после неадекватной, но все же решительной силовой акции в Чечне, начатой в 1994 году. Она понизилась после Буденновска. Повысилась после очередного проявления федеральной властью непоследовательной остаточной решимости драться за целостность государства. Упала после всех бездарностей Первомайска. И оказалась окончательно сведенной на нет в Хасавюрте.
В нынешнем своем виде все эти налоговые “чрезвычайки” в сочетании с “лебедизмом-рыбкинизмом” в Чечне фактически означают следующее. Власть хочет казаться настолько грубой и наглой, чтобы ее хотелось послать подальше. И одновременно она смеет быть настолько беспомощной, чтобы ее никто не боялся послать. Подобное сочетание делает возможным предположение о действиях власти, направленных на самоликвидацию. Однако такая конспирологическая гипотеза все же избыточно рационализирует происходящее.
Отметим в скобках, что отставка Лебедя подвела черту под рядом конспирологических построений, которые часть думающего общества воспроизводила по причине своей удаленности от реального политического процесса и своей предельной и понятной издерганности его абсурдностью, тупиковостью, абсолютной исчерпанностью. В то же время часть элитного сообщества России использовала данные построения для того, чтобы получить индульгенцию на бездействие, на уклонение от участия во влиянии на принятие решений. Суть подобной индульгенции проста и понятна. Она является конспирологической модификацией уже упомянутой выше концепции “смешного идиотизма” и вкратце сводится к следующему: “Вот некто пытается на что-то повлиять. И других подбивает. И вроде что-то там получается. Но до критического момента! А в критический момент Ельцину позвонит Клинтон (вариант — Коль, Рокфеллер или магистр мальтийского ордена), и тот все переиграет. А любители приключений окажутся там, где им и полагается быть.”
То, что Ельцин, когда речь идет о его власти, наплюет на всех и вся, и все это примут как должное, он показал в своем выступлении по поводу отстранения Лебедя. Показал он и то, что никакого отношения к Черненко не имеет. И является, в отличие от последнего, очень жестокой и масштабной “политической реальностью”. Мне никогда не было понятно, почему господин Лебедь считает, что в “берлоге” могут уживаться или не уживаться “пернатые”. В “берлоге”, натурально, живет “медведь”. И этот “медведь” в силу плохого самочувствия или других причин сколько-то времени терпел пернатые хулиганства. После чего взревел и круто продемонстрировал, чья это “берлога”. Показав заодно, что, при всей своей нездоровости и задерганности, он не перестает быть “медведем”, и что в одном его когте больше нутра и политической самости, чем во всех красивых и хорошо причесанных оперениях его заносчивого соперника. Так что насчет Черненко — это на совести совсем неадекватных людей. Равно как и по части “битья лежачих”.
3. ВЛАСТЬ И ПОЛИТИКА
Итак, Борис Ельцин подвел черту под конспирологией, приказав ей долго жить и сметя медвежьей лапой все ее изящные и оправдывающие бездействие построения. Но это вовсе не снимает вопроса о вопиющей бездарности всей стратегической государственной линии. Эта бездарность в сочетании с предельной эффективностью действий в случае, когда речь идет о защите “власти как таковой”, требует иных, неконспирологических объяснений.
Суть объяснений сводится к следующему. Ельцин и его команда выражают блеск и нищету незрелого отечественного буржуазного класса. Этот класс не строит непрерывных логически обусловленных политических комбинаций. Он мыслит вообще не политическими, а ситуационно-лоббистскими категориями. В условиях же описанного нами сегментизирования этот класс вообще не существует как таковой. Его место занимают узкие группы лоббирования. И дело не в каком-то там “регенте”. Зачем играть в поддавки? Дело в том, что группы лоббирования стали доминирующим элементом в федеральной политике. Эти группы крайне эффективны в “форс-мажорных”, критических ситуациях. Но это моментальная эффективность, сменяющаяся фактическим параличом сразу же после завершения отдельной лоббистской акции. Ситуационно-лоббистский стиль является сейчас стержнем политического поведения всего нынешнего федерального центра. Этот стиль не предполагает вообще представления о действиях, развернутых на сколь-нибудь значимом интервале времени. Речь может идти только о судорогах и заполнении промежутка между судорогами “броуновским движением”. Моментальность — первая черта стиля нынешней власти.
Вторая черта — экспансионизм. Ситуационно-лоббистская деятельность вообще не предполагает уступок, дележа, соблюдения неких правил игры за пределами конкретного “форс-мажора”. Сторонний наблюдатель может высказывать по этому поводу любые конспирологические гипотезы, подвергать это любым морализирующим оценкам, но вновь — все и сложнее, и проще.
Я уже говорил о соотношении потенциалов условно (вновь повторю, что условно!) “космополитического” и “почвенного” сегментов федеральной элиты, определяя это соотношение как “три к одному”. Что при таком соотношении делает нормальный политик? Он, в зависимости от его интеллектуального ценза, вспоминает или “Сказку о рыбаке и рыбке”, или простую поговорку “жадность фраера губит” и превращает соотношение “три к одному” в соотношение “два к двум”. Что инстинктивно и судорожно, бессознательно (крайне важно, что бессознательно!) делает ситуационный лоббист? Он стремится превратить “три к одному” в “четыре к одному”, “пять к одному” и т. д. Он не думает о том, что завтра потеряет всю власть. Он мыслит только категорией сегодня. И не отличает власть от любого другого ресурса, например, денежного. Он не понимает и не может понять специфики властного поведения.
Отсюда все суждения о необходимости “сдачи Куликова”, о “демонтаже группы Черномырдина”. Политически — это полный абсурд, тотальное самоубийство. Но политики как таковой нет. А с точки зрения лоббистских судорог такие “наезды” — высший класс, демонстрация мужества и решимости.
Та же политическая рефлексология объясняет и неадекватное поведение при выборе стратегии борьбы с Лебедем. Нормальная логика состоит в следующем. Уязвимое место Лебедя — не в том, что он обидел президента и его семью, разругался с коллегами по работе, проявил амбициозность и “закорешился с Коржаковым”. Все это “административный театр для бедных”. Действительная уязвимость Лебедя — предательство национально-государственных интересов в Хасавюрте, посягательство на целостность России. Здесь одно из двух.
Либо включены все еще действующие мобилизационные социально-психологические механизмы, и хотя бы отчасти починена мобилизационная психология, сломанная в предшествующие десятилетия. Тогда целостность государства — это ценность, возможно, даже высшая ценность. Посягнувший на высокую ценность Лебедь автоматически “опускается” вниз.