"Идея гибели человечества — не смерти определённых людей, но именно конца всего человеческого рода — находит отклик в психике человека. Она возбуждает и притягивает людей, хотя и с разной интенсивностью, в зависимости от характера эпохи и индивидуальности человека. Масштабы воздействия этой идеи заставляют предположить, что в большей или меньшей мере ей подвержен каждый человек; здесь проявляется универсальное свойство человеческой психики. Эта идея проявляется не только в индивидуальных переживаниях хотя бы и большого числа отдельных личностей — она способна объединить людей (в отличие, например, от бреда), то есть является социальной силой. Стремление к самоуничтожению можно рассматривать как элемент психики всего человечества. Социализм — это один из аспектов стремления человечества к самоуничтожению… По-видимому, социализм является постоянным фактором человеческой истории, по крайней мере, в период существования государства… Мы должны признать социализм одной из самых мощных и универсальных сил, действующих в том поле, в котором разыгрывается история… Смерть человечества является не только мыслимым результатом торжества социализма — она составляет цель социализма", — таким был вердикт, вынесенный Игорем Ростиславовичем той государственной формации, в которой ему суждено было родиться. По сути, он констатировал загипнотизированность колоссального количества людей сатанинским мороком, конечная цель которого — уничтожение человечества как такового.
Но далее его мысль стала анализировать тот "дрожжевой субстрат", который позволяет осуществиться подобного рода "загипнотизированности" над столь большими массами людей. Итогом стала книга, посвящённая исследованию феномена так называемого "малого народа". (Термин взят из книги французского мыслителя начала ХХ века Огюстена Кошена, в которой рассматривались тайные пружины исторического катаклизма т.н. великой французской революции.) Опубликованная в самиздате "Русофобия" произвела эффект разорвавшейся бомбы. Во-первых, Шафаревича, как одарённого интеллектуала, признанного в мире, почётного члена зарубежных академий, в том числе Английской и Американской, как участника диссидентского движения в СССР, посчитали попросту иудой — предателем, нарушившим негласное, но при этом фундаментальное табу. Здесь не лишне будет привести грязную историю, связанную с попыткой его изгнания из национальной академии наук США, в которую он был с почётом принят в 1974 году. 16 июля 1992 года эта академия, в лице её президента, обратилась к учёному с просьбой добровольно отказаться от членства в ней, так как процедуры исключения из академии не существует; подобной просьбы прежде не возникало за всю 129-летнюю историю этой академии. Шафаревич, как он сам мне рассказывал, удивился: "Обоснуйте, с какой стати я должен самоисключаться?". Ответом было невнятное мычание. Зато его друг, талантливый французский математик Жан-Пьер Серр, возмущённый "варварством янки", направил президенту свое послание: "У меня, господин президент, к вам в свою очередь ответная просьба: во-первых, принести извинение за акт неуважения господину Шафаревичу, во-вторых, незамедлительно покинуть свой пост!". В итоге американским академикам пришлось "терпеть" Шафаревича в своих рядах аж до 2003-го года, когда он сам вышел из состава АН США в знак протеста против американской агрессии в Ираке.
Во-вторых, это "предательство" было окрашено специфической формой обиды: вот-де, мы думали, что при наличии такого уровня вовлечённости в международные научно-элитарные сферы, при таком уровне мирового признания человек не может осмелиться затрагивать подобного рода вопросы. Парадоксальная ситуация для "демократического" мира, манифестирующего свою полную "открытость" и свободу. Он подвергается обструкции как внутри Отечества, так и за рубежом. Эмигрировавших учеников просят публично отрекаться от учителя, выезд с лекциями в зарубежные учебные заведения блокируется. Так, смеясь, он рассказывал, что в начале 90-х удалось выехать лишь в Токийский университет, и то лишь потому, что ректор оказался из рода самураев. Хотя звонок с обещанием неприятностей "самурайскому" ректору все равно последовал. Это, к слову сказать, наглядная иллюстрация уровня свободы, царящего в так называемом цивилизованном сообществе. А вот руководство университетской корпорации Кембриджа оказалось менее мужественным. Сначала пригласили, а потом позвонили и, извиняясь, отказались принять академика, сославшись на возникшие противоречия в профессорской среде в связи с его общественной деятельностью.