Сбор всех навострившихся на марш состоялся в делийском аэропорту имени Индиры Ганди. Компания, к коей я там примкнул, молода была и приглядна – радушие пробуждали и спутницы, и спутники. Предвкушение приятностей в грядущем путешествии усилилось, и первое от него неслабое впечатление долго себя ждать не заставило.
Мы стартовали из аэропорта глубокой ночью и выбирались на магистраль через Дели. А когда наш джип вкатил в пустынный квартал с тусклым освещением, то неподалёку от обочины я узрел ряды лежащих на земле тел под одеялами. Километр едем – люди спят под открытым небом. Второй и третий километр минуем – та же картина. У меня вырвалось:
- Какая ж прорва бездомных в Дели!
Экскурсовод-индианка отозвалась, будто уязвлённая:
- Считать бездомными тех, кого мы видим, смешно. У них есть дома, земля, техника, скот. Но на юге Индии – сезон ливней. Поэтому они на заработках здесь, где в это время сухо. А на свежем воздухе им спать комфортно.
С прозой жизни на выезде из Дели я задремал, проснулся – повеяло поэзией. С лучами солнца мчавший нас джип затормозил у озера, где строения и люди выглядели как в очень красивом кино. Средь причудливых арок в круглом дворике нас ожидал кофе на фигурных столиках.
Чистый туризм в приятном обществе меня в первые дни не притомил. Но красоты памятников индийской старины и сведения о них путались в моей голове. И я без сожаления о пропуске запланированных обозрений отделился в долине Кулу от сопутешественников. Они, после топания нашей компании по майскому снегу перевала Ротанг и осмотра дома-музея Рерихов, покатили из городка Наггара вниз. К иным музеям, храмам, дворцам, фонтанам. А я остался, условившись воссоединиться со всеми через трое суток – в той деревне индийских Гималаев, в которой находилась зимняя резиденция Далай-ламы.
К сепаратизму меня толкнуло великолепие окрестностей Наггара. Рано поутру, глядя на горы с балкона гостиницы, я рассудил: мне можно убыть со всеми и осмотреть ещё какие-то исторические достопримечательности – человеческие творения. А можно чуть ещё пожить в Наггаре – рядом с вонзёнными в облака снежными вершинами. И радости набраться от того, что сотворил Господь Бог.
Гостиница, где за мной с доплатой сохранили комнату, стояла на предгорной
окраине городка. Точнее, на самой верхней его улице, возвышавшейся над частицей долины Кулу. Над рекой, дорогой, домиками. За ними был полукруг заснеженных горных пиков. Второй их полукруг закрывал покрытый лесом высоченный склон, к коему прислонялась гостиница. Я решил взойти по нему, чтоб обозреть весь круг устремлённых в небо пиков.
Тропа на склоне, извиваясь в траве меж сосен, вывела меня на плато. К виду не только на все окружавшие Наггар снежные вершины, но и на безбрежную даль пустынных изваяний Гималаев, уходившую за горизонт на сотни километров. Что и как в той необжитой природе выглядело – невероятно было вообразить. Я сел на цветущий клевер. Без мыслей всяких смотрел на первозданные творения из камня, снега, облаков и всласть дышал.
Довольство всем вокруг так разобрало меня, что когда взгляд мой пал на храм у края плато, я и к нему воспылал симпатией: как здорово он вписан в ландшафт. Будто родился вместе с горами….
Возраст храм имел солиднейший. Лет ему, я прикинул, не меньше, чем Дмитровскому собору во Владимире. И угадал. Да, сказал мне пожилой индус, с которым я раскланялся у храма: этому зданию около девятисот лет. Я последовал ко входу с обратной стороны – и обомлел.
Ровесник нашего древнейшего собора был пристройкой к другому храму и рядом с ним смотрелся как новодел. Тот храм не казался ветхим в сравнении с пристройкой. Но от узоров на его стенах веяло совершенно иной глубиной времён. Ему, по достоверным данным, суждено было встать над Наггаром почти 2000 лет назад. Это уже я узнал от европейца, похожего на гнома. Он вручил мне смартфон, попросил заснять свою персону на фоне допотопных узоров и назвал их возраст.
Гном, которого звали Стюарт, имел рост мне по грудь и обладал роскошнейшей шевелюрой – кристально седой и непроницаемо густой. А щеки его были розово-нежными – как у младенца. Сказочный облик Стюарта веселил глаз. Но не обликом он с ходу и крепко примагнитил меня к себе.
Представившись и услыхав при рукопожатии моё имя, Стюарт тут же меня уведомил:
- Говорю я с лондонским акцентом, большую часть жизни провёл в Лондоне,
недвижимостью там обзавёлся, а лондонцем себя никогда не считал и не считаю. Пред вами – заскорузлый британский провинциал, далёкий от культурных и светских веяний Лондона. Я удираю из него во все свободные от дел дни недели и наслаждаюсь той средой обитания, в которой родился и вырос – в милом моему сердцу городе Плимуте.