Но и священнобезмолствующий Андрей, и Бориска - это духовные ученики прп. Сергия, именно им предстоит созидать новую Постмонгольскую Сергиевскую Русь. Благовест Бориски и "пренебесная лазурь" прп. Андрея становятся первыми знамениями новой Руси, грядущей на место тёмного царства.
Сам режиссёр считал, что Андрей Рублёв выразил в своём творчестве предчувствие перемен: "Он прозрел утро в самый тёмный час". Подобное утверждение грешит некоторой светскостью по отношению к исихасту и богомазу Рублёву. Возможно, что изображающий - в данном случае Тарковский - наделил изображаемого - Рублёва - собственными чертами и влечениями. Изначально изображающий всегда первичен по отношению к изображаемому. Посредством языка, культурных знаков и символов изображающий создаёт воспринимаемую другими иллюзию или художественную реальность, куда и помещает изображаемого. С этого времени изображаемый, как выражение духа изображающего, обретает свою плоть. Всякий художник ставит своей задачей перевести воображаемый образ в зримый. Но, обретя плоть и вобрав в себя куски сознания изображающего, изображаемый начинает жить собственной жизнью. Это уже не просто зеркальное отображение скрытых или явных свойств изображающего. Отныне изображаемый даёт возможность изображающему увидеть и, пожалуй, лучше понять себя самого. Входя же в контакт со зрителем (читателем, слушателем), изображаемый уже без прямого участия изображающего способен оказывать влияние и внушение. Именно к подобного рода ситуациям относятся слова Ф.И. Тютчева: "Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся"
Возможно, прп. Андрей и прозрел утро в тёмный час, но, думается, не это прозрение и не радость по близящемуся концу татаро-монгольского ига стали сердцевиной его творчества. Прп. Андрей узрел Любовь и сумел воплотить своё Откровение в красках. Он сумел выразить невыразимое и описать неописуемое. И Тарковскому, несмотря на иное видение, удалось рассказать в фильме об Откровении прп. Андрея.
Чёрно-белый фильм оканчивается показом череды икон Андрея Рублёва. Колорит икон - это словно окно из тёмного царства в другой мир, словно рубеж, за которым началась Постмонгольская Русь, освящённая идеалами преподобных Сергия и Андрея.
Прорыв трубы
Марина Алексинская
25 апреля 2013 0
Культура
К 100-летию балета «Весна священная»
Этот юбилей Большой театр отметил так, как не отмечал юбилей Шаляпина. Хотя сценическая жизнь Шаляпина Москве, Большому театру отнюдь не вчуже, тогда как премьера "Весны священной" состоялась в Париже, в театре Елисейских полей. От грандиозного провала до одиозного признания: "Весна священная" для ХХ века то же самое, что симфония Бетховена для XIX века" - вехи балета.
Можно догадываться только, что за бомба была "Весна священная" век назад! Премьера собрала весь парижский бомонд в ожидании "русского чуда". Чудо упаковал премудрый Дягилев в романтический сон "Сильфиды" и воздушно-зефирный "Призрак розы". Спасенья не принесло. С первыми аккордами музыки Стравинского гроза разразилась. Свист, ярость, пощечины, вызовы на дуэль, стучание кулаком соседа соседу по голове Публика гнала со сцены артистов и поносила композитора. Дали свет в зал, полицейские тащили меж рядов особо ретивых. Дягилев не шевелился, он только просил из своей ложи дать окончить спектакль.
"Весна священная" - впечатление Дягилева от примитивизма в красках Гогена. Подобный примитивизм, только на славяно-русской основе, Дягилев и возжелал увидеть в "Весне священной". Стравинский предложил гениальную партитуру. Рерих, кто одним только шатром Ивана Грозного ("Псковитянка") поверг Париж в шок и трепет, дал стилизацию языческих картин.
Здесь подножие холма, изумрудные поляны, куда собираются славянские роды на весенние игры. Здесь старушка-колдунья, умыкания жен в хороводы. И таинство - старейший дает священный поцелуй земле, после которого следует мистерия небесная. Девушки на священном холме избирают священную жертву. Перед старейшинами, набросившими на плечи медвежьи шкуры, она пускается в свою последнюю пляску. Хореограф балета - Вацлав Нижинский, но еще Стравинский подозревал: за "пластическими видениями" тень Дягилева. И если в древнерусском фольклоре жертва богу солнца Яриле - девушка, то в балете "Весна священная" жертва музе Терпсихоре - музыка (совершенно нетанцевальная). Балетная эстетика - еще одна жертва. Ансамблевые пляски, перевёрнутая позиция ног (носки вместе - пятки наружу) - вывернутость классики наизнанку - назвали "пластическим парадоксом". "Единственная рациональная цель придуманных движений, - писала критика, - осуществление ритма. Ритм - такова в его замысле чудовищная сила, обуздавшая первобытную душу".