А цивилизация эта, считает Прилепин, крайне важная. "То, что писали Солженицын, Шаламов, - это немного другое, там и контингент лагерей другой, и время другое. А лагеря 20-х годов - это такой "последний исход" Серебряного века. Туда попадали люди из элитарных артистических салонов, поэты, духовенство и, в то же время, блатные из одесской мифологии, актеры. Получилось такое странное варево. Они выпускали журнал, там было два театра, три оркестра". Там и начальники лагерей назначались из уникальных людей.
Тот же реальнейший Федор Эйхманис неслучайно стал одним не просто из главных героев романа, но и из самых любимых героев. Он впрямь из лагеря сделал какого-то уникального диковинного СЛОНа, идущего в истории своим путем. Своими разнообразными экспериментами Эйхманис увлекает и Захара Прилепина. Следя за характерами героев, ведя свой авантюрно-приключенческий сюжет, прописывая и философское осмысление эпохи, Прилепин то и дело спотыкается на конкретные занимательные подробности: "Дорожки внутри монастыря были посыпаны песком, повсюду стояли клумбы с розами, присматривать за которыми были определены несколько заключённых. Артём иной раз на разные лады представил себе примерно такой разговор: "На Соловецкой каторге был? Чем занимался? - Редкие сорта роз высаживал! - О, проклятое большевистское иго!"
На одной из центральных клумб был выложен слон из белых камней.
Слон означал: Соловецкие лагеря особого назначения"
"Обитель" - это не исторический роман и не антиутопия - это концентрированное выражение русского ХХ века. Да и герой романа - это, пожалуй, герой нашего русского времени, если брать это время широко, в пределах эпохи, целого века. Такой Артем Горяинов вполне представим и в годы революции, и в гражданскую войну, и в Отечественную войну, да и в наши перестроечные дни. Природный русский человек, подчеркнуто не идеологичный человек, в отличие от прилепинского же Саньки, не идеальный человек, совершивший бытовое убийство, казнящий себя этим, но остающийся нормальным русским человеком при самых разных условиях.
Автор поставил своего героя в исключительное положение. Защищая мать от пьяного голого отца и его подружки, Артем нечаянно убивает горячо любимого им отца. Какие могут быть оправдания? Это уже тема романа Фёдора Достоевского "Преступление и наказание". И потому сама лагерная тема становится сразу же вторичной. Такой сюжет мог разыграться и во Франции, в Италии, в Америке, в России семнадцатого столетия. Тем более, что и другие герои-лагерники сидят не безвинно: старший друг Артема по бараку Василий Петрович работал в белой контрразведке, тоже не сказки детям рассказывал, поэт Афанасьев организовал игорный притон и так далее. Безвинных нет. С другой стороны, многие из них обаятельные, задушевные люди. К примеру, белый контрразведчик Василий Петрович. "В представлении Артёма Василий Петрович представлял собой почти идеальный тип русского интеллигента - который невесть ещё выживет ли в Советской России - незлобливый, либеральный с мягким юмором единственным ругательным словом у него было неведомое "шморгонцы" слегка наивный и чуть склонный к сентиментальности но, притом, обладающий врождённым чувством собственного достоинства".
Вроде бы и безгрешных нет, но как найти живую душу у грешного человека? И что дальше с ней делать? При том запасе пассионарности, которой обладает Захар, он заставил почти всех своих читателей полюбить почти всех героев романа. А что делать, если одни из героев убивают других? На чьей стороне правда? На стороне помощника Эйхманиса из заключенных жесткого Бурцева, в тот момент, когда он избивает Артема? Или на стороне чекистов, расстреливающих того же Бурцева, бывшего белогвардейского карателя, пытавшегося поднять бунт?
Писатель делает смелую попытку создать обобщенный образ русского человека. Что такое в наше время быть русским? В чем заключаются особенности русской души? Захар Прилепин считает: " Равнодушие к собственной судьбе. Такая амбивалентность, когда страсть и бесстрастность, богохульство и внутренняя религиозность существуют одновременно - и в разных обстоятельствах проявляется разное. Мир не является объектом его рефлексии - он просто в нем существует. Русский человек как типаж не пребывает в том состоянии, которое описано в романах Достоевского. Люди - они плывут. И ведь никакого перерождения русского человека вследствие этой чудовищной гулаговской истории не произошло. Это же один из самых страшных воплей либеральной общественности: гребаный народ, ты столько пережил, тебя гнобили в лагерях, били, кромсали, а ты снова пребываешь в тех же иллюзиях и не собираешься меняться. Я думаю, что русская история статична. Русский человек неизменен - в этом и есть залог его существования. И в бессердечии, направленном в первую очередь к самому себе. Это можно назвать жертвенностью, если ты любишь русских людей, если не любишь - можно назвать нецензурным словом".