И что тут началось… Гомерический хохот, какой-то шквал безудержного веселья затопил крохотную боковушку «Дня литературы».
– Раньше я знал только одного ненавистника зайцев – Ильича-Бланка, – ловко свел мои мысли куда-то в сторону Петухов, обегая взглядом меня, находя в Бондаренке союзника своим завиральням. – Ильич в своих сибирских ссылках в весенние разливы, как дед Мазай, разъезжал на лодке, но не спасал бедных длинноухих, как герой Некрасова, а зверски забивал их веслом или дубиной - столько, сколько и за год не съесть.
– Не знаю, как там Ильич забивал, но тушеного зайца личутинского мы ели с Прохановым на Новый год, и не однажды. И когда был в Китае, изучал их мифы о «лунном зайце», то рассказы баюнка Личутина не однажды вспоминал. Они реальны, но в них много мифологии, художественных побасёнок.
– А вот и нет, вот и нет! – вознегодовал я. – Откуда вымысел? Ни капли фантазии.
– А евреев почто возненавидел? Убивая зайцев, Владимир Владимирович, ты тем самым убивал верховного бога великого Израиля… При всей моей любви к зайцам и к тебе, я не могу согласиться с твоими открытиями... Я знаком со всей научной литературой о евреях, книгу написал «О происхождении евреев», но про зайцев ничего такого не слыхал. Бондаренко, надо срочно везти Личутина в Иерусалим к Стене плача, пока наш классик умом не рехнулся. Приткнуть к историческим камням – и пусть караулит до скончания человеческого века. Чтобы не приникли чужаки и не растащили на сувениры… Если надеть на Личутина кипу, он очень даже сойдет за хасида. Как ты считаешь? – настаивал Петухов. – Евреи-сефарды были поставлены Господом у границы Средиземноморья, чтобы охранять Европу от нашествия арабов. Римляне погубили израильское царство, рассыпали евреев по всей земле, и вот Европа гибнет от «муслимов», некому её защитить. Им сейчас так недостаёт Личутина.
– Да ну вас… И нисколько не смешно… Мелете, что на язык попадёт… Вот ты, Бондаренко, был несколько раз в Китае, там они боготворят «лунного зайца». И ты ведь не смеёшься над ними. На добрую книгу накопал материала. А евреям уж и нельзя?
– Китай – это другое… Ты вот не хочешь в Китай - а зря. Это люди будущего, трудовики и себе на уме, они тараканов едят и скорпионов жарят. Они – истинные дети природы, питаются космической энергией и потому плодятся, как комары. Это люди нового тысячелетия, может, только они и останутся на земле, вот и на луне у них есть свой Бог. У них всё схвачено даже на небесах… Знаешь, Юра, я в них влюбился… Поразительный народ…
– В древности у всех народов мира боги воплощались в животных. Если петух и конь для русских были воплощением Бога солнца, так почему для евреев заяц не может быть воплощением бога Озириса? И ничего тут смешного… Козёл – Бафомет – у евреев был воплощением диавола. И они этим гордятся. Русские до Христа поклонялись Волу, небесной корове, медведю Беру, крокодилу – коркодилу, змию огнедыдащему, живущему в Уральских горах, петуху и коню, египтяне – коту…
Петухов проводил меня в тот вечер до Киевского вокзала, посадил на электричку, и мы распрощались. Но какой-то тревожный осадок остался на душе – не от разговора шутейного, нет, а от самого вида Юры. Человек серьёзный, «тверёзый», здравый, никаких излишеств, а лицом грустный, хотя и шутил весь вечер, но в глазах сама печаль. А хорохорится, а пузыри пускает – куда там, самое время русские полки водить от Варяжского моря до Рима и всех ставить «под свою руку». Перед сном, угнетённый воспоминаниями, стал припоминать, что я знаю о Петухове, и понял, что ничего: ни семейных обстоятельств, ни родни, ни друзей, ни прошлого, ни настоящего. Человек-инкогнито, явился, как с того света, смятенный душою, с неистраченной энергией, – какая-то умственная машина, чрезвычайно уверенная в своём предназначении (так я понимаю его нынче).
Стал с утра звонить, телефон молчит. На второй вечер отозвался; нечленораздельное мычание, всхлипы, внезапные вскрики, обрывки слов. До меня дошло: да Петухов-то крепко пьян и находится в беде. У него, оказывается, крупные неприятности с «вином», о которых мы и не подозревали; видимо, четверть века назад он впадал в губительные запои, потом выскочил из тяжёлой болезни, но вот под давлением семейных неприятностей, судебного преследования властей сорвался со ступора и покатился под гору. В уме моём рисовались самые мрачные картины. Я позвонил своей троюродной сестре Лене Личутиной, наркологу, поведал о беде, приключившейся с близким человеком. Я представлял, как взорвалось надорванное сердце Петухова, и он в эту минуту беспомощный, без сознания, лежит в постели и придётся ломать дверь, когда придёт врач.