Алексей ШОРОХОВ. Я не совсем с вами согласен… Кости человеческие — не скотские кости, не звериные. Это и не кости даже, это — останки. Каким-то образом, нам неведомым, они порою превращаются в святые мощи. Даже не за праведную жизнь, не за подвиги. А как бы просто так, по случаю. И тут особая, вне человеческого разумения, тайна. Я не говорю о царской семье, останки которой вроде бы нашли в Ганиной яме. Но вот под деревней Верколой на реке Пинеге в семнадцатом веке был убит грозою пастушонок Артемий, двенадцати лет от роду. Он не совершил никаких добрых деяний, подвигов, никого не спас и никому не принёс благ, кроме тех, что помогал отцу-матери пасти скотинку. И вот через несколько лет вырыли его костки, а они — благоухают, светлые, нетленные. Стали крестьяне им поклоняться, и по молитвам приходила помощь. Так был вылечен Артемием Веркольским сын воеводы Пашкова. Пашков, мезенский воевода, поставил деревянную церковку, после возник монастырь, и Артемий Веркольский был признан поначалу местночтимым святым, а скоро слух о нём достиг столицы и царского двора, и над мощами деревенского мальчика был воздвигнут собор.
Владимир ЛИЧУТИН. Я не смею тут рассуждать, погружаться в мистические глубины, досюльные предания. Это особые розмыслы, требующие церковного знания, глубинного понимания святоотеческих писаний, которого у меня нет. Я не отрицаю божественной связи духа и плоти, таинственного сопряжения родственных чувств с матерью‑землёю, тоски и мук, не исчезающих и после смерти. И потому покойники постоянно приходят к живым, напоминая о нерасторжимости двух миров. Мечтания о том свете (как и тот свет) не раскрыты и никогда не поддадутся коварному деятельному уму, но всегда против нашей воли будут внушать о грядущей бесконечной жизни и о "восстанном" дне, когда праведники станут, в отличие от грешников, праздновать воскрешение. И напрасно атеисты этот свод напряжённых мыслей называют суеверием и мракобесием. Это нечто особое, живущее рядом, в зазеркалье, и не поддающееся нашему любопытству, как бы мы ни напрягали ум. Тут ни знания не помогут, ни церковь. Ведь никто не видел Бога, но и никто не может сказать, что Его нет. "Что-то такое подвидится", — так говорит простец-человек, не зная мудрёного философского языка.
Алексей ШОРОХОВ. Вы затронули в своих ответах фигуру действующего российского президента. Распространено мнение, что через судьбу Путина Бог являет свою силу: чудесное превращение человека из Савла в Павла во времена утраты всяких надежд в возрождение нашей родины и всеобщего позора.
Владимир ЛИЧУТИН. Этот случай действительно из области чудес; вроде бы совсем был проглочен человек левиафаном — и выбрался наружу. Хочется верить, что Бог услышал нас… Путин за годы власти нарисовал на политическом небосклоне сложный авангардистский автопортрет: то он на истребителе, то на подводной лодке, то с гигантской сибирской щукой, то провожает журавлей-стерхов на утерянную родину, то вступает в члены немецкого рыцарского ордена, то вместе с молчаливым писателем Распутиным погружается в пучину Байкала. Вот Путин с тиграми и леопардами, вот за столом с олигархами, за шампанским с русскоязычными либеральными литераторами, которые нынче дружно предали президента, вот награждает шутов и шоуменов, которые нынче из-за бугра проклинают главу государства и сулят погибели. Вот он же признаётся в любви к России, не скрывая слёз перед стотысячной толпою; вот он на лыжах в горах, а вскоре из морских глубин добывает древние амфоры, обсаженные ракушками.
Но я ни разу не видел президента с русской книгой в руках или в кругу русских писателей за откровенной беседой. И ни разу не видел в погибающей тверской иль рязанской, вологодской иль архангельской глубинке, в бессловесной умирающей деревнюшке (а их многие десятки тысяч), откуда явился на свет великий русский народ, где нынче последний житель прозябает земные сроки в запустении и нищете на поросшей чертополохом когда-то славной земле.
Путин вышел на Русь неожиданно, как партизан. Распахнул дверь русского Дома, воскликнул: "Вот он я, которого вы заждались!" — и застыл на пороге, не решаясь вступить в народную неспокойную стихию. Притягливый, но вместе с тем пугающий, неожиданный по манере письма образ разведчика и устроителя будущего — и потому столько смуты, столько неразберихи, шума и гряка от зрителей, столпившихся вокруг автопортрета в мастерской Владимира Путина.