Огромное красное солнце садится вдали за пыльные горы афганской провинции Кундуз.
Шуробад
Мы торопились оставить позади грязный, покрытый влажной зеленью садов, тифозный Куляб, вотчину правительственного клана. Никого не прельщала перспектива ночевать в душных казармах Кулябского полка, где, как уверяли старожилы, можно вшей ненароком подцепить. Я жалел только о том, что не смог увидеть Женьку — веселого пулеметчика-добровольца, воевавшего в Приднестровье и Абхазии, а потом уехавшего в Таджикистан и, по слухам, служащего в этом многострадальном полку прапорщиком. Служить в 201-ю по контракту едут люди с самыми разными судьбами — “солдаты удачи”, не мыслящие себя вне войны, безработные рабочие закрывшихся заводов, не нашедшие другого способа сколотить состояние, неудачники, пытающиеся начать жизнь заново, бывают и люди, просто скрывающиеся от закона или от бандитов.
Когда проезжали через городскую площадь, промелькнул бронзовый бюст местного героя последних лет Сангака Сафарова — отсидевшего в советских тюрьмах почти четверть века, а затем сумевшего во время недавней войны с демократическими исламистами объединить под красным знаменем разрозненные отряды местной самообороны и превратить их в грозную силу, сумевшую захватить и удержать Душанбе, а следовательно, центральную власть.
Конец этого восточного харизматического лидера был вполне традиционен. Поссорившись со своим помощником Файзали, Сангак застрелил его, а охрана Файзали в свою очередь расстреляла самого Сангака. Но светлая память о Cангаке не умерла среди благодарных кулябцев — многие улицы, площади, школы и колхозы названы его именем и в противоречие с мусульманскими традициями украшены его изображениями.
С натужным ревом взлетели бэтээры по крутому серпантину, лишь на минуту задержавшись у горного ключа с чистейшей, ледяной водой. Нам открылся перевал — ровное плоскогорье длинной не более километра. По одной стороне дороги поле переливается всеми оттенками красного — цветут горные маки, с другой колышутся под прохладным ветерком неизвестные мне голубые цветы. Завороженные красотой вида мы остановились.
Сильный толчок застал нас врасплох. На полном ходу в нашу машину врезался идущий следом бэтээр. Яша чуть не улетел с брони , зацепившись сломанной когда-то ногой, яростно матерился. Сидевший на верхушке башни Влад, похоже, весьма болезненно налетел на оказавшийся у него между ног прожектор. Остальные отделались ссадинами и легкими ушибами.
Достоевский говорил, что “красота спасет мир”. Будем надеяться, что так и будет. Но наша склонность к эстетике, почти наверняка спасла в тот раз жизни ехавших за нами следом товарищей. Их бэтээр, добегающий последнюю тысячу километров, потерял тормоза как раз на коротком ровном участке. Искореженную тормозную трубку водитель выкинул и заменил на новую.
“Да,” — меланхолично протянул Яша несколько минут спустя, пиная слегка помятый “зад” нашей машины , — ”на серпантин бы ушли, и нам потом по всем склонам собирать вас как грибы…”.
Впереди нас ждало очередное разочарование. Добравшись прохладным вечером до шестнадцатой заставы Московского погранотряда, мы выяснили, что и здесь, вблизи Памира, вопреки курсировавшей по Душанбе информации, никаких скоплений беженцев не наблюдается. Стемнело, и в белых афганских кишлаках на “той стороне” не зажглось ни одной электрической лампочки, что не удивительно для страны, где на душу населения приходится 39 кВт/ч. электроэнергии. Только многочисленные звезды светили ярко.
Уже вернувшись в Душанбе, мы узнали, что в это время напротив населенного пункта Калайхумб через границу прорывалась крупная банда, вытесненная с территории Афганистана кишлачным ополчением. Почти восемьдесят человек были уничтожены в узком ущелье огнем давно пристрелявшихся пограничников.
ПСИХОТРЯД
Отряд психологических операций, с которым мы за последние годы накрутили немало километров по приграничным дорогам Таджикистана, — наверное, самая странная часть в 201-й мотострелковой дивизии. Формально предназначенный для работы с населением, ведения агитации в рядах противника, он выполняет важные разведывательные функции. Недаром в психотряд приезжают на стажировку офицеры-разведчики со всех концов страны.
Его двадцативосьмилетний командир знает каждую приграничную тропку от Нижнего Пянджа до Калайхумба, не раз ходил с колоннами по дорогам горного Бадахшана. Яша служит в Таджикистане четыре года, с тех пор как “вывелся” из Германии, и уже не надеется на замену. Среднеазиатский климат и кочевой образ жизни не пошли ему на пользу — среди офицеров дивизии он, пожалуй, чемпион по количеству перенесенных инфекционных болезней: гепатит, два тифа, дизентерия, словом, весь букет, кроме холеры. Яша уже давно “махнул рукой” на свое здоровье. “Еще пара лет и вы меня здесь похороните,” — оптимистично заявляет он. Живет в блоке — узкой комнатке не более восьми метров площадью, где из удобств только кондиционер. Семья осталась где-то в Волгограде и в ближайшем будущем нет надежды на “воссоединение”.
“Пробовал я их здесь поселить,” — рассказывал Яша. “Снял квартиру. А потом начались напряги, угрожать стали. Ведь мы здесь все люди известные, если что, наши семьи в заложники в первую очередь пойдут. Защиты никакой, только вот рацию в квартире жене оставил и пользоваться вроде научил. А я еще каждую неделю где-то далеко на границе болтаюсь. Помучились так несколько месяцев и отправил семью обратно. Самое смешное, если начальство чем-то недовольно, то угрожает и меня обратно домой отправить в Россию, так же как и в Германии “пугали”. Русского офицера стращают перспективой возвращения на Родину. Как будто я жить не смогу без этого их двойного оклада”.
Несмотря на вечный скепсис, Яша — один из лучших офицеров дивизии. Сутками он вместе с подчиненными возится, ремонтируя разваливающиеся машины, а потом еще должен корпеть над многочисленными докладными записками и отчетами. Так что времени у него не хватает даже на “чай”, совместное распитие которого — чуть ли не единственное развлечение для большинства военнослужащих 201-ой дивизии.
Надо сказать, от чрезмерного употребления алкоголя в армии нередко случается немало неприятностей. На моих глазах днюющему и ночующему в своем кабинете начштаба одной из дивизий докладывали об алкогольных ЧП -то у прапорщика отказала с перепою печень, то солдат в пьяном виде улегся на рельсы узкоколейки и погиб под поездом, который ходит-то не чаще раза в месяц, то купавшийся в пьяном виде нырнул в неглубоком месте и свернул шею, ударившись о дно. Потери личного состава от пьянства и вызванных им последствий, похоже, превышают потери, наносимые террористами, активность которых, впрочем, резко возросла в последнее время.
Командование 201-й дивизии не просто борется с пьянством дисциплинарными мерами, но прилагает неимоверные усилия, чтобы создать для своих солдат и офицеров хотя бы видимость нормальной жизни. На скромные армейские средства содержатся два русских оркестра, практически за счет дивизии живут местные театры. А дивизионная газета считается чуть ли не самой популярной в республике. Одним словом, вся жизнь русской общины Душанбе вращается вокруг одноэтажного здания штаба дивизии, спрятавшего фасад в гуще колониального садика, населенного павлинами.
Хорог
Старенький Ан-26 провалился в воздушную яму и, печально скрипнув металическими сочленениями, влетел в ущелье. Серый гранит ближайшей горы с потеками белоснежного снега закрыл в иллюминаторе блистающую под солнцем панораму Памира. Внизу Пяндж — узкая полоска воды, такого же, как и горы, серо-коричневого цвета. Ровно по ее середине проходит граница, отделяющая принадлежащую Таджикистану Горно-Бадахшанскую автономную область (ГБАО) от Афганской провинции Бадахшан. Но для того, чтобы сесть на аэродром города Хорога, самолету коллективных миротворческих сил (КМС) приходится пролетать над территорией Афганистана.