— Это отвратительно, Борис Леонидович! Я на такое не способен.
— Да, отвратительно, но ничуть не хуже, чем осудить свою "Автобиографию" как нечто позорное, отринуть её, проклясть, а потом опять напечатать.
— Но так и Солженицын поступил со своей пьесой "Пир победителей".
— Что за Солженицын? Не знаю такого. Но какая выразительная фамилия: Со-лже…
— Он приютился на кладбище Донского монастыря рядом с Деникиным.
— С каким Деникиным?
— С тем самым, с генералом.
— Откуда он взялся? Он же умер ещё в 1947 году в Америке.
— Не так давно привезли сюда генерала, перезахоронили.
— Кто привёз?
— Президент распорядился…
— Да с какой стати? Это же лютый враг России. Он после войны из Франции укатил в Америку и там незадолго до смерти написал президенту Трумэну и английскому премьеру… Как его?
— Эттли, если не ошибаюсь. Я ведь в Англии сто раз бывал. Даже была у меня жена англичанка…
— Да, Эттли. Его Черчилль назвал овцой в овечьей шкуре. А ваших жён… Вы хоть сами-то помните их?.. И вот Деникин написал в США и Англию нечто вроде докладной записки, как, используя опыт Гражданской и Отечественной войн, ловчее разгромить нашу родину.
— А откуда вы это знаете?
— Я выписываю "Военно-исторический журнал". Там была напечатана его записка.
— А от кого вам известно, что у меня был телефон Брежнева?
— Да тут недалеко генерал КГБ Павел Анатольевич Судоплатов, который организовал передислокацию Троцкого на тот, вернее, на этот свет. Заходит иногда, рассказывал как-то. И о том ещё, как КГБ направлял вас в разные страны со своими заданиями.
— Я побывал в 94 странах.
— Так вы, может, и звание имеете? Допустим, полковник государственной безопасности?
— Э…э…э…
— Но вернёмся к литературе. В 1990 году, как сказала мне та же Иванова, у вас вышла такая же здоровенная книга "Политика — привилегия всех". Опять двести тысяч экземпляров, 623 страницы. Тут через тридцать лет после моей смерти вы наконец осмелели и уделили мне несколько страниц. Но, право, лучше не надо бы…
— Почему? Я там пишу о вас как о великом художнике, вдохновенном гении; пишу, что вы были "самым знаменитым русским поэтом двадцатого века, превзойдя даже Маяковского", а роман "Доктор Живаго", который я вначале не оценил, — "этапное явление для русской и мировой литературы"; я подчеркнул вашу актуальность, близость к современности, когда "даже государственные деятели ставят "человеческий фактор" выше интересов государства"…
— Какие деятели?
— Да хотя бы Чубайс. Он всегда свои человеческие интересы ставил выше государственных.
— И что, я близок этому Чубайсу?
— Думаю, что близок.
— Ну, мерси… А что вы пишете там о первой встрече со мной! "Он был в итальянском пальто ценою в семьсот рублей и в советской кепке за тридцатку". Известно, что вы, как попугай, всю жизнь наряжались в экзотические костюмы, носили умопомрачительные галстуки, напяливали сногсшибательные кепочки или ушанку с лисьим хвостом, и, конечно, вы знали, сколько что стоит. Но я-то при чём? Я отродясь не интересовался этим.
— Борис Леонидович, я ещё писал там, что когда вам было шестьдесят, вам нельзя было дать больше пятидесяти; что мы ели с вами цыплёнка табака и пили вино; что вы восхищались моими стихами и обнимали, целовали меня. Наконец, я писал, что вашего "Живаго" публиковали за границей с подзаголовком "Бомба против коммунизма".
— Ещё вы там написали, что 3 мая 1959 года я подарил вам книгу "Доктор Живаго" с дарственной надписью?
— Истинно так, Борис Леонидович!
— И что же я написал? Как начинается?
— "Дорогой Женя…"
— А последние слова?
— "Растите и развивайтесь".
— Дорогой Женя, хоть здесь, в загробном мире, перестаньте развиваться и врать. Я не мог тогда подарить вам книгу, у меня её не было… Но дело не в этом. Мне потому тошно быть в вашей книге "Политика — привилегия всех", что в вашей "Точке" 27 ваших фотографий, на которых вы рядом с Распутиным и Хикметом, а в "Политике" среди 53 фотографий этих писателей уже нет, но есть американцы Апдайк и Миллер; тогда был наш композитор Колмановский, с которым вы писали совсем неплохие песни, а теперь вместо него американский композитор Пол Винтер, с которым вы ничего не сочиняли; там коммунисты Фидель Кастро и Луис Корвалан, с которыми вы чуть не в обнимку, здесь они изъяты, но есть американские антикоммунисты Ричард Никсон и Генри Киссинджер, с которыми вы чуть не лобзаетесь. В такого рода вашу перестройку угодил и я, вместе с Антокольским и Окуджавой мы вытеснили Смелякова, Мартынова, Щипачёва.