лучае — романтика реформ. Безумная инфляция рубля в 1992-97 гг. была ничем иным, как разновидностью воровства. Наряду с приватизацией, налоговой реформой и прочими прелестями отечественной демократии. Наворованное, грубо говоря, пропили. Поскольку никаких ощутимых следов от 300 миллиардов рублей, "сэкономленных" правительством в 1992 году за счет гайдаровской "либерализации цен" и ограбления сберкнижек, — нет. Кроме каких-то "новорусских" счетов и недвижимости "за бугром". Теперь рубль решили засадить в деноминационную тюрьму, заявляя, что никакая это не денежная реформа, а чисто техническая процедура. Но если Хрущев в 1961 году уменьшил номинал денежных купюр в 10 раз, а Ельцин в 1998 — в 1000, то это еще не значит, что Ельцин в 100 раз лучше Хрущева. Тем более это не значит, что нынешняя деноминация — что-то нужное и своевременное. В нынешних условиях непрерывного экономического и финансового кризиса — и здесь мнение ответственных специалистов единодушно — ее проведение вновь поставит телегу впереди лошади. Без комплексной налоговой, банковской и денежной реформы деноминация сама по себе может быть только очередным маленьким обманом в длинной череде обманов и лжи нынешнего "виртуального правительства". На этот раз ложь деноминации призвана обмануть не только население "страны Россиянии", которое, несомненно, потеряет часть своих сбережений и получит свою прошлую зарплату уже в "новых", сильно обесцененных рублях (ведь нынешние 55 трлн. долга будут весить к весне уже не 9,2, а 7,7 млрд. долларов — разница есть). Ложь деноминации призвана обмануть и кураторов МВФ, запрещающих правительству России собственную денежную эмиссию. Именно этот запрет, в конечном итоге, обусловил разрушение нормального товарно-денежного обращения в стране, кризис неплатежей и "бартеризацию" экономики. До поры, до времени, возможно, Камдессю и присные его будут склонны смотреть на эти проделки сквозь пальцы — но лишь до поры, до времени. И при первой необходимости смогут перекрыть отечественной экономике кредитный кислород — вполне "законно", с позиций собственной силы и "правоты". А такой необходимостью будет любое уклонение "россиянского" правительства от графика передачи иностранным монополистам отечественных недр и промышленных предприятий. Такая вот деноминация отечественной власти получается. Чисто техническая процедура. Владимир ВИННИКОВ НАШ ДОРОГОЙ НИКИТА СЕРГЕЕВИЧ Возможно, не все это помнят, но “перестройка” начиналась со съезда кинематографистов. Это уже потом, развалив кино, развалили и остальную культуру, и экономику, и армию, и всю Державу… Кино уничтожили подчистую. На “Мосфильме” теперь — коммерческие склады электроники и джинсов, кинематографисты бедствуют, кинотеатры пустуют, даже денег на очередной третий съезд взять было неоткуда. Кто мог — воровал, сдавал в аренду помещения, кто не мог — нищенствовал. Киношникам надоела демократия. Они ее переели… А в это время руководство Союза кинематографистов во главе с Сергеем Соловьевым готовило свои перевыборы. Режиссер “Ста дней после детства” и “Ассы” решил продолжить свое председательство. Если не российской кинематографии, то себе и своему окружению он бы пользу принес еще на несколько лет. Но опытный кинорежиссер не учел состояния общества. Друг Гайдара и Собчака не мог поверить, что даже в богемно-киношной среде все вопли демократов надоели. Были предложения поставить кого-то из новой волны кинематографистов, к примеру, талантливого Владимира Хотиненко, но тот и сам не желал брать на себя такой неподъемный груз. Все лихорадочно стали искать хозяина. А хозяин сидел в одиночестве на самых верхних рядах и игнорировал всю шумиху. Он знал себе цену. Он помнил, как его освистали на том первом съезде за поддержку Сергея Бондарчука. Он ненавидел болтовню и дилетантство. По сути — он ненавидел саму демократию. В своей личной студии “Тритэ” он выпускал фильмов больше, чем весь “Мосфильм”. Игнорируя Союз кинематографистов, он снимал свои шедевры, получал “Оскаров” и обеспечивал поддержку Борису Ельцину. Талантливому цинику Союз кинематографистов был как бы и ни к чему. Возглавляемый им Российский фонд культуры вполне давал ему возможность чувствовать себя в политической элите России, а принадлежать к культурной элите ему сам Бог велел. Он получил благословение у своего не менее знаменитого отца, энергичного и опытнейшего мудреца, 85-летнего молодожена (пишу это не с издевкой, а с восхищением — и мы, русские, не хуже горцев можем в 85 лет приводить в дом молодых красавиц!). Сергей Михалков как бы передал свою эстафету многолетнего председателя одного творческого союза сыну Никите Михалкову, ставшему новым председателем другого творческого союза. Это была сенсация. Никита Михалков не рвался в кресло, а перед голосованием сам выставил киношникам жесточайший ультиматум. Только в случае привода в Союз кинематографистов своей команды, проведения строжайшей аудиторской проверки былого хозяйствования демократов и наказания виновных он готов возглавить рухнувшую киноимперию. И, естественно, со всеми правами императора, в нарушение всех уставов и иных демократических святынь. Абсолютное большинство делегатов сразу же рухнуло перед Хозяином на колени. Приди и володей… Неудачливый соперник Сергей Соловьев панически снял свою кандидатуру и попросился в команду Михалкова. И, поразительно, никого из конкурентов. В логове демократии прошли безальтернативные выборы! Может, это репетиция будущих выборов президента России?! Если Никита Михалков выведет наше кино из разрухи, станет ли он Гераклом? Интриги до съезда могли быть любые. Но такого никто не ожидал. Киношники заскучали по Хозяину, и Он пришел. Ура Хозяину! Владимир БОНДАРЕНКО ГЛОБАЛЬНАЯ НЕБЕЗОПАСНОСТЬ Всем уже давно надоели досужие рассуждения журналистов и разного рода экспертов о том, что жизнь в России становится все более опасной. Опасной потому, что поезда чаще сходят с рельс, самолеты падают, иногда и на жилые кварталы, на улицах чаще встречаются пьяные водители и трезвые грабители. Однако за разговорами о конкретных напастях, подстерегающих нас в самых разных местах и ситуациях, мы прозевали глобальное снижение, а точнее, падение стандартов безопасности, которое стало еще одним подтверждением превращения нашей Родины из великой державы в страну третьего мира. Недаром правительства многих “развитых” стран вроде США уже официально не рекомендуют своим гражданам пользоваться нашим транспортом, пить нашу воду, есть нашу пищу. Вместе с Эфиопией и Зимбабве мы становимся париями мирового сообщества, и приезжающий к нам турист или предприниматель должны или везти с собой все необходимое, или обслуживаться в филиалах западных фирм. Оценивая уровень безопасности жизни вообще, можно выделить две основные сферы: социальную и технологическую. В первые постсоветские годы значительно больше беспокойства нам доставляла именно социальная сфера — огромный рост преступности, страшное обнищание населения, политические беспорядки в столице, этнические войны на окраинах державы, одним словом, всего не перечислишь. Эффект чудовищного технологического развала страны оказался отсроченным, и его последствия мы начинаем ощущать лишь сейчас, и то еще не в полной мере. Кстати, отсрочку эту нам подарили именно необычайно высокие, даже в сравнении с самыми развитыми странами мира, стандарты безопасности советской эпохи. Рассмотрим же поподробнее причины и следствия наступающего технологического коллапса, взяв в качестве одного из примеров многострадальную авиацию. Одна из главных причин развала — простой износ эксплуатируемой техники. Чем он может обернуться, хорошо знают шахтеры Кузбасса. Во многих отраслях, в частности в авиации, он достиг 80 процентов ресурса. Приведенная выше цифра вычислялась с учетом немногочисленных новых или прошедших капремонт самолетов. На самом же деле, почти половина находящегося в эксплуатации авиационного парка страны уже должна была бы отправиться на свалку. Однако благодаря высочайшему профессионализму пилотов и техников безопасность полетов как гражданской авиации, так и ВВС, еще весьма высока, и ее показатели даже лучше, чем в предыдущие несколько лет. Например, в гражданской авиации в 1992 году зарегистрировано 123 аварии, унесшие 212 человеческих жизней, в 1994 году случилось 59 аварий, погибло 310 человек, а в 1997 году — лишь 35 аварий и 80 погибших. В военной авиации дела тоже обстоят внешне неплохо. Если в 1984 году аварии приключились с 114 самолетами, то в 1987 отмечено 85 происшествий, а в 1997 только 3, не считая недавней трагедии в Иркутске и крушения вертолета в Ханты-Мансийске. Надо сказать, что особенно в военной авиации приведенную статистику девальвирует резкое снижение количества полетов. Но все же эксперты гражданской авиации утверждают, что в целом уровень безопасности авиаперевозок за последние годы несколько вырос и достиг уровня США. Но надолго ли сохранится это положение? Ведь скоро большинство высокопрофессиональных пилотов и грамотных инженеров и техников покинут работу по возрастным причинам. И заменить их будет просто некому. Уже сегодня молодые летчики и инженеры из-за нехватки топлива, деталей, ремонтных и учебных баз не имеют возможности совершенствовать свой профессиональный уровень. Хроническая нехватка любых запчастей также сказывается на состоянии российской техники. И самолеты, и тепловозы ремонтируют старыми железками, снятыми с уже сломанных экземпляров. А это значит, что число поломок будет расти. Не лучшим образом обстоит дело и с техническими новациями. Самым надежным в нашей стране издревле было оружие. Но стремящиеся выжить современные конструкторские бюро раз за разом выбрасывают на рынок совершенно некондиционные образцы. Например, по некоторым данным, суперновый истребитель СУ-37У снабжен двигателем, прекрасно работающим в тепличных условиях конструкторского бюро, но дающим очень большое количество отказов в полевых условиях. А омский завод “Трансмаш” недавно поразил мир своим новым танком под гордым названием “Черный Орел”, при ближайшем расссмотрении оказавшемся ухудшенной версией уже давно известного Т-80У. Да и рухнувший на Иркутск “Руслан” был снабжен относительно новыми, но уже не раз дававшими сбои двигателями Запорожского завода. Потребовались сотни жизней, чтобы снять “Русланы” с полетов. Но взрывающиеся шахты, падающие самолеты и сходящие с рельс поезда — это еще цветочки по сравнению с надвигающимся крушением городской цивилизации. Ведь современные мегаполисы — очень сложные и чрезвычайно хрупкие инфраструктуры. Их тела опутаны сотнями тысяч труб и кабелей, по которым текут энергия и газ, горячая вода и отходы жизнедеятельности. Что будет с Россией, если в ближайшие год-два рухнет единая энергосистема? А ведь время уже пришло. Построенная в конце шестидесятых-начале семидесятых, она и была рассчитана на двадцать-двадцать пять лет эксплуатации. Как, например, будет выглядеть поломка исчерпавшей все ресурсы Воронежской АЭС? Как Чернобыль, или похуже? Что будет, когда в Москве или любом другом крупном городе начнут в массовом порядке лопаться трубы теплоснабжения, обновлять которые положено, по крайней мере, на 5 процентов в год, чего не происходило с той поры, как Россия вступила в эпоху “независимости”? Через несколько лет большинство наших городов могут превратиться в настоящие трущобы, и это при вполне суровом, совсем не латиноамериканском климате. И можно будет долго искать виноватых, снимать и даже сажать за решетку генералов и главных конструкторов, организовывать судебные разбирательства и выплачивать компенсации, но ситуация все равно не изменится. Идти от одной катастрофы к другой — такова судьба любой страны третьего мира. И изменить ее можно лишь глобальными переменами всей структуры нашего общества. Борис ЮРЬЕВ Владислав Шурыгин СПАСАТЕЛЕЙ МНОГО НЕ БЫВАЕТ КОГДА с дымящихся, сочащихся смертной вонью руин, а кто хотя бы раз был на месте катастрофы, тому навсегда впечатался в ноздри этот жуткий коктейль солярового чада работающих машин, едкой гари тлеющих руин и сладко-рвотного запаха разорванной, вывернутой наизнанку человеческой плоти, когда с руин ушли последние спасатели, на раскоп заехали бульдозеры одной из бригад МЧС. Мощные «катошные» краны оплели удавками тросов чудовищный «плавник» хвостового оперения, погребальным крестом приткнувшийся к полу выгоревшей четырехэтажки, натужно воя, оторвали его от земли и медленно уложили его на площадку между домами и огромной грудой обломков того, что совсем недавно было чудом техники. Тотчас его, как могильные черви, облепили рабочие, деловито занявшиеся разделкой стабилизатора. Надрывно завизжали «болгарки», вгрызаясь в мертвую дюралевую плоть. Заухали механические молотки. «Хвост» «Руслана» на глазах начал оседать, распадаться, таять. Обломки загружали на беспрерывно прибывающие самосвалы, которые, оседая под грузом, тотчас уезжали прочь. И казалось, что город мучительно и торопливо пытается содрать, соскрести с себя кровавый гнойник упавшего самолета, забыть о нем, избавиться от него. Так прокаженный пытается соскрести с себя первую язву, стараясь забыть о ней, о болезни. А в аэропорту в самолет с белой розой ветров на сине-красном фоне грузились усталые, грязные, черные от недосыпа люди. Отряд «быстрого реагирования» МЧС отбывал на место постоянной дислокации. Их работа закончилась. Все, кого можно было спасти, были спасены. Но хмурые лица и опустошение в глазах говорили о том, что спасать было особо некого. В чудовищном пожаре спасся только тот, кто успел выскочить из этого пекла в первые мгновения… ПЕРВЫЙ РАЗ страна столкнулась с необходимостью иметь мощную структуру, способную противостоять последствиям технологических катастроф, ударам разбушевавшихся стихий в мае 1986 года, когда взорвался четвертый блок Чернобыльской атомной станции. Именно тогда стало воочию видно все бессилие человека перед безумием вышедшей из-под контроля техники, когда навстречу мертвящему, негасимому пламени вырвавшегося на волю атома встало всего несколько пожарных с брандспойтами обычной воды в руках. Тогда стало ясно: необходимо иметь не просто отряд «ликвидаторов», не просто куцые полки ГО (гражданской обороны), а мощную государственную структуру, занимающуюся анализом, прогнозом и ликвидацией последствий катастроф и стихийных бедствий. Но в 1986 году страна была еще мощной, динамичной и сплоченной державой. Чернобыльской трагедии были противопоставлены усилия всего народа, всей экономики. Порядок и организация. Спешно формировались полки ГО, которые тут же отправлялись на строительство саркофага, и там трудились до предельно допустимого «выжигания» рентгенами крови. Это был великий подвиг, давшийся страшной ценой. Десятки тысяч людей на всю оставшуюся жизнь получили клеймо радиоактивного излучения. Но в полном своем драматизме проблема отсутствия единой, мощной службы спасения встала перед страной в страшные дни ленинаканского землетрясения, когда всего за две минуты буйства подземной стихии в Ленинакане и Спитаке погибло больше тридцати тысяч человек. Тогда счет шел на часы. Под завалами остались тысячи живых людей, и было необходимо как можно быстрее спасти их, вызволить оттуда. В те дни на помощь Армении были брошены все силы, но зачастую усилия эти были тщетны — необходима была квалифицированная профессиональная работа. Специальная техника, оборудование. К сожалению, их практически не было, а из профессионалов — только горноспасатели из Донецка и Кемерова. Но лишь весной 1991 года было принято решение о создании невиданного доселе государственного органа — Комитета по чрезвычайным ситуациям. Возглавил его один из основателей добровольных спасательных отрядов Сергей Шойгу. 10 января 1994 года комитет был преобразован в министерство. …Вглядываясь сегодня в недалекое прошлое, поневоле задумываешься о странных и страшных мистических знамениях того времени. Словно сама природа, материя были взорваны приходом человека, отмеченного каиновой печатью. Тонули лайнеры, взрывались реакторы, падали самолеты, вставала дыбом земля. Все это было совсем не случайно, нет не случайно… ЗА КПП ВОРОНЕЖСКОЙ БРИГАДЫ МЧС мы оказались в странном, давно забытом мире. Казалось, что мы попали лет на двадцать в прошлое, когда в армии всего всем хватало с избытком, и она даже могла позволить себе иметь такую роскошь, как образцово- показательные части. Только попав в этот оазис строгого уставного порядка, чистоты, я вдруг зримо ощутил ту огромную пропасть, которая разделяет великую армию Советского Союза и нынешние куцые полумертвые Вооруженные Силы России. Кругом царил, именно ЦАРИЛ, порядок. Ни облупившейся краски, ни мутных окон, ни разбитых колесами проездов, ни миргородских луж. Ничего из того, чем чаще всего встречает сегодня гостя обычная российская воинская часть. Но показуха есть показуха, а чтобы понять истинное положение дел, стоит лишь заглянуть в казарму. От опытного глаза не укроется убогость солдатского быта, когда все кинуто лишь на внешний лоск, парадность. Но и казарма встретила чистотой, порядком и каким-то неуловимым военным уютом. Аккуратные ряды коек, заправленных добротными новыми одеялами, крепкое свежее постельное белье и даже забытые со времен Союза прикроватные коврики, тапки. Надраенный до «кошачьего» блеска пол, сияющий медью кранов умывальник, бытовка с полками, на которых выстроились в ряд видавшие виды (а значит — не для показухи) утюги, катушки с нитками, «подшива». В застекленных стеллажах на плечиках висели ряды алых рабочих “комбезов”. Я не удержался — понюхал рукав одного. Пахнуло табачным дымом и легким запахом бензина — значит, тоже не на показ вывешены… Командир бригады полковник Игорь Панин, заметив эту мою пристрастность, едва заметно улыбнулся, но промолчал. Все вопросы отпали сами собой в автопарке, где не было столь привычных остовов и скелетов техники — и вообще отсутствовало понятие задворков. Ну, а когда в мастерских, в ремонтной яме вместо зловонной солярово-маслянной лужи желтели в свете работающих (!) ламп свежие опилки, тут уж даже мой спутник, прошедший Чечню контрактником, только руками развел: «Я думал, такое только на картинках в уставе нарисовано». — Основная задача бригады — ликвидация последствий стихийных бедствий и катастроф на территории центрально-черноземных областей, — пояснил командир. — Работы хватает. Район очень не простой. Плотно заселен. Много рек и водохранилищ, много заводов и фабрик с опасными производствами, да и о Курской АЭС не забываем. Так сказать, наша подопечная. А еще опасности эпидемий. Зимой — снежные заносы, бураны. Весной — паводки, затопления. Летом — бури, смерчи. В общем, весь набор для МЧС. Поэтому в постоянной готовности держим отряд быстрого реагирования… Отряд быстрого реагирования бригады МЧС — подразделение действительно особое. Это бригада в миниатюре. Причем каждый его боец отлично знает и понимает, что должен быть готов встретиться с чем угодно. Поэтому отряд оснащен универсальной техникой и полным комплектом специалистов — от химиков-разведчиков, дозиметристов, пожарников до спасателей-собаководов и медиков “скорой помощи”. От машины химической разведки до мощных кранов, ручных японских “сверхкусачек” и аппаратуры пенотушения. …Мощный взрыв потряс завод. Взрывная волна легко, словно фанеру, подняла бетонную крышу котельной и, разломав ее на множество осколков-снарядов, обрушила их на соседние цеха. Каждый из них превратился в страшный губительный снаряд, приносивший на своем пути новые разрушения. С оглушительным шипением лопались паропроводы, заволакивая все вокруг белыми раскаленными клубами пара. Огромными огненными бутонами распускались вспоротые газопроводы. Визжало скручиваемое огнем и давлением железо. Асфальт под ногами ходил ходуном от непрекращающихся взрывов, трескался, расползался огромными темными провалами. К молочно-белым клубам пара, черно-рыжим — дыма прибавился вдруг стелящийся у земли ядовито-зеленый туман. Это дала течь одна из емкостей химического реагента… Именно в этот момент на территорию въехал БРДМ химической разведки с розой ветров но борту. Всего несколько минут ушло на разведку обстановки. То там, то тут машина выстрелами забивала в землю штыри предупреждающих знаков, очерчивая зону заражения. А на территорию уже въезжала колонна отряда. Уже на подходе разведка по радио сообщила о размерах и масштабах катастрофы, поэтому каждый знал, что ему делать. Пожарные машины кольцом окружили полыхающее здание котельной. Одетые в респираторы разведчики скрылись в дыму, разыскивая людей. На незадымленных руинах приступили к работам спасатели. …Зажатый между арматурой рухнувшей балки громко стонал человек. Рядом тотчас развернули компрессор, от которого потянулись шланги к огромным кусачкам, чем-то похожим на клешню краба, и плоскому, похожему на пасть лягушки, домкрату. Всего несколько мгновений потребовалось на подготовку — и вот уже стальные жала впились в прутья арматуры. Хруст — и прут в палец толщиной перекушен. За ним — второй, третий… …Я помню, как почти полчаса ножовками донецкие спасатели остервенело, торопливо перепиливали один такой прут в Ленинакане, стремясь освободить из-под него истекающего кровью старика. Перепилили, но слишком поздно… Были бы тогда эти инструменты! «Губы» домкрата разжали бетонную хватку, и вот уже пострадавшего на носилках выносят из опасной зоны к медпункту, развернутому у «таблетки» — ГАЗ-66. Оттуда его увозит «скорая». А на руинах продолжается поиск пострадавших. Спасатель с собакой майор Виктор Ильков с ньюфаундлендом Патроном ищет людей под завалами. Тренированный пес проворно ныряет в расщелины раскопа. Вот он залаял в глубине — значит, нашел кого-то живого. И вновь в дело идут специальные инструменты, подъезжает кран… Пожарные в это время заканчивают локализацию пожара. Уже затушены стены, подсобки. Полыхает только резервуар с топливом. Идет подготовка к его штурму. Химики заняты заделкой протечки в емкости и дезактивацией зараженного участка. …К счастью, все описанное — не реальная ситуация, а лишь тренировка отряда быстрого реагирования воронежской бригады МЧС. Такие тренировки регулярно проходят на специальном техногенном полигоне, развернутом неподалеку от бригады. Там ее бойцы учатся ликвидации последствий катастроф. И мы тому свидетели, насколько реальны эти тренировки. По словам командира бригады Игоря Панина, на этом полигоне командование может создать практически любую возможную обстан