А по вопросу отношений с Россией новый президент Литвы подчеркнул, что крайне важно наладить сотрудничество в области торговли, для чего необходимо открыть границы и снизить таможенные пошлины. Такая заинтересованность более чем понятна: экономические связи с Россией и, в первую очередь, товарный транзит обеспечивают около половины литовского бюджета. Поэтому вряд ли оправдана настороженность тех, кто заранее ждет от Литвы при Адамкусе каких-либо крайне грубых и резких шагов в отношении РФ.
Но в связи с подобными ожиданиями хочется отметить еще один важный момент. Все политики, ставшие президентами в государствах бывшего СССР (до 1998 года), “родом” из советской партийной номенклатуры, обладают опытом и знанием определенных общих законов, по которым на огромном пространстве сосуществовали десятки народов, сумевших все-таки стать в той или иной мере действительно “братскими” - даже на фоне возобладавших стремлений к “независимости” и разрыву. И в своем сколь угодно негативном отношении к бывшему “старшему брату” - номенклатурная элита “младших” в каком-то смысле предсказуема, что довольно существенно для разрушенных родственных отношений.
Новый президент Литвы пришел не просто из другого “идеологического лагеря”. Он из другой “семьи” с ее собственными, другими законами “братства”, “родства” и вражды. Российским политикам теперь придется особенно внимательно приглядываться к новой литовской политической реальности и учиться понимать и предсказывать ее “непредсказуемости”. И быть готовыми не просто констатировать “по мере поступления” ее “странности”, но и опережающе конструировать свою Большую Стратегию в новой - все более крупной, сложной и непредопределенной по результатам - Большой Европейской Игре.
Э. КРЮКОВ
Николай БОЙ БЕЗ ПОБЕДИТЕЛЕЙ
ТЕКСТ ПОСЛЕДНЕГО в минувшем году радиообращения Ельцина к стране надо читать и перечитывать: “Для большинства очевидно - заметных успехов мало. Повседневная жизнь многих наших сограждан по-прежнему трудная”.
Подобную скорбь о бедах народных из уст батюшки-президента мы уже слышали и в былые годы. Но никогда раньше, вздыхая над житейскими трудностями большинства граждан, Ельцин ни единым словом не бросал тень на стратегию своей политики. И вот теперь, на исходе 97-го, он вдруг молвил по радио: “Выпустив на свободу рынок, мы многое не учли. Задав ему правовые рамки, забыли о законах нравственных… Вместо призыва “Даешь Днепрогэс и Магнитку!” сначала кричали “Приватизация любой ценой!”, чуть позже - “Загоним доллар в валютный коридор!” Остальное, мол, потерпит-подождет.”
В этих фразах нет раскаяния, но есть четко выраженное разочарование главным постулатом реформ. Постулатом о том, что вольный рынок, передача госсобственности в частные руки и истребление инфляции сами по себе приведут к решению всех социально-экономических проблем страны.
Прощаясь с уходящим годом, Ельцин, похоже, простился и с многолетней верой в чудо от рыночной стихии и приватизации. Его пренебрежительный тон к стержневым лозунгам нынешнего курса реформ свидетельствует о том, что он дозрел до некой переоценки ценностей. Призрак ревизии гайдаризма-чубайсизма явно бродит по Кремлю. Бродит бок о бок с прогнозом о неизбежном росте долгов по зарплатам и грядущем распаде систем жизнеобеспечения страны. Но следует ли из этого, что уже в наступившем году Ельцин начнет открещиваться от всего содеянного в России в 9297-м и приступит к корректировке курса режима?
Запуск реформ в январе 92-го был воспринят в обществе, как гром в середине зимы. Нововведения выглядели дерзкой кабинетной импровизацией - экспериментом без подготовки и увязки с жизнью. На самом же деле - почва для этих нововведений готовилась пять лет. Готовилась осознанно или по недомыслию высшей советской номенклатуры во главе с Горбачевым и Рыжковым.
В 85-м, когда генсек ЦК КПСС и председатель Совмина СССР взялись за социально-экономические преобразования, страна беспрекословно подчинялась высшей власти. А это значит, что Горбачев с Рыжковым могли решить все наболевшие проблемы.
Могли устранить абсурд в ценообразовании и начислении зарплат и, таким образом, дать трудовым коллективам новые стимулы к работе и ресурсосбережению. Могли выправить перекос индустрии в сторону ВПК и бросить накопленные в “оборонке” высокие технологии на производство качественного ширпотреба. Могли не сворачивать экспорт оружия, а, наоборот, выставить на мировой рынок самые привлекательные его образцы, и на доллары от их продажи полностью удовлетворить внутренний спрос на импортные товары - джинсы, видеотехнику, компьютеры - и получить рубли для структурных преобразований своей экономики…
Короче говоря, административными методами руководители СССР могли повысить благосостояние своего народа гораздо больше, чем руководители Китая. Но в Китае перестройка привела к бурному росту производства товаров массового спроса, а в СССР - к очередям за водкой и табаком и к исчезновению из магазинов тех товаров первой необходимости, которые прежде не были в дефиците.
“Верните нашим детям сгущенку и шоколадные конфеты!” - этот плакат на шахтерском митинге в кузбасском городе Междуреченске в 89-м наглядно иллюстрировал плоды бурной перестроечной деятельности Горбачева и Рыжкова.
И в 89-м, и в 90-м экономика страны работала примерно так же, как и в 85-м. Но уровень жизни большинства понизился. Большинству стало жить хуже, потому что лучше стало жить меньшинству. Горбачев и Рыжков наплодили кооперативов и совместных советско-иностранных предприятий, через которые меньшинство могло преспокойно обогащаться за счет большинства.
Шашлычные, пирожковые, швейные и сервисные кооперативы, дав взятку распорядителям ресурсов, приобретали сырье по твердым государственным ценам, а готовую продукцию продавали по ценам рыночным. Совместные же предприятия делали состояния на разнице государственных цен в СССР и рыночных за рубежом: туда гнали то, что у нас стоило дешево, а там дорого, оттуда везли то, что там было дешево, а у нас - было в дефиците и продавалось за черный нал..
Наряду с так называемыми предпринимателями шанс на легкое обогащение Горбачев с Рыжковым предоставили и руководителям сырьевых предприятий, которым было позволено самостоятельно экспортировать часть их продукции в обмен на импортный ширпотреб и на нем делать свой бизнес.
В ХОДЕ ПЕРЕСТРОЙКИ произошло не только первоначальное накопление капитала прослойкой “новых русских”, но и его легализация в коммерческих банках и торговых биржах, в рекламных агентствах и акционерных обществах.
Скромный заведующий лабораторией института проблем управления Борис Березовский в 89-м стал гендиректором АО “Логоваз”. А гендиректор кооператива “Инфэкс” Владимир Гусинский в том же году превратился в президента коммерческого “Мост-банка”. Из кооператива “Москва III” в правление коммерческого банка “Столичный”, также в 89-м, переместился Александр Смоленский. С 89-го по 90-й состоялось рождение коммерческого межбанковского объединения “Менатеп” во главе с Михаилом Ходорковским. На исходе 80-х кооператив Михаила Фридмана “Альфа-фото” сделался компанией “Альфа-Эко” и затем “Альфа-банком”.
Становление бизнеса как вышеупомянутых, так и неупомянутых, но известных ныне предпринимателей, произошло благодаря Горбачеву и Рыжкову. Именно их политика создала в недрах социалистической экономики полукриминальный капиталистический уклад и вскормила класс “новых русских”.
Разделив страну на все более нищающее большинство и все более богатеющее меньшинство, Горбачев и Рыжков оказались между двух огней. Большинство не связывало с ними надежд на лучшее, меньшинство не видело в них гарантов сохранения и приумножения капиталов. В результате они стали неугодны ни бедным, ни богатым.
Всеобщее недовольство высшим руководством СССР отчетливо проявилось в настроении избранных в марте 90-го народных депутатов РСФСР. Их съезд принял декларацию о суверенитете России, а их Верховный Совет постановил обособить российскую финансовую систему. Два этих шага депутатам продиктовала не ненависть к единому союзному государству, а неприязнь к союзному руководству, которая объединила выразителей интересов как большинства, так и меньшинства.