От конца и до конца
Я поселок вымерю,
Возле звездочки отца
Сигаретку выкурю…
— Чей же будешь-то,
юнец? -
Кликнут
долгожители
И вдогонку:
— Молодец,
Не забыл родителей…
Стог соломы, как луна,
Встанет
над пригорками,
Настоится тишина
На березах с елками.
…Обронил заботы с плеч
Ветками оленьими…
Это мама топит печь
Белыми поленьями.
ГОРСТЬ ВРЕМЕНИ
Недели быстротечные
дробя,
Взлетает
и скрывается светило…
Да как же я
расходую тебя,
Горсть времени,
что жизнь мне отпустила?
Горсть времени…
Я в скрягах не ходил,
Но соглашаюсь
с выводом печальным:
Кого любил -
по зернышку дарил
И сыпал впрок
попутчикам
случайным.
А надо стать скупее,
наконец,
Быть строже
и к знакомствам,
и к маршрутам…
Рассказывали мне -
один мудрец
Всю жизнь свою
разметил по минутам…
Но снова ртуть
вскарабкалась на “плюс”,
Как верхолаз
по лесенке делений,
И я опять домой
не тороплюсь,
Обзаведясь
компанией весенней…
Горсть времени,
Ты таешь,
словно снег.
Не лучше ль мне
Под утренней
звездою
В родное поле
выйти раньше всех
И горсть разжать
Над свежей бороздою…
УБИТЫЕ ЗВЕРИ
Вдоль автострад -
убитое зверье.
Как простыня над ними -
ветер века.
Шальная скорость
сделала свое -
Не стой, зверье,
на тропах человека!
Давно ль и я не знал
про авторут,
Живя в дворнягах
и не веря сроду,
Что где-то там
медали раздают
Не за геройство —
Просто за породу!
Таких собак
не выпустят к шоссе,
Ну а дворняги -
Что в них за пропажа!
И два пятна
горят на колесе,
Как две звезды
на кромке фюзеляжа.
Ты не виновен,
слышишь, скорый век!
Я знаю путь
к причине и итогу:
Запомни, зверь,
Не любит человек
Тех, кто ему
Перебежал дорогу!
КОМУ ТЫ НУЖЕН?
Я как будто
занедужил,
Слышу шепот за спиной:
“Ну скажи,
кому ты нужен,
Кроме матери
родной!
Кто поймет
и не осудит,
Лист почтовый теребя,
Кто печаль мою
остудит
И поплачет за тебя?..”
Ну а если
нет спасенья -
Мир -
как жуткое кино:
Под кладбищенской
сиренью
Твоя матушка давно,
Если дом твой
перевьюжен,
Если окна
без огней.
Ты скажи,
кому ты нужен,
Кроме Родины
своей?
…Кто-то в гору,
кто-то — в нору.
И жена,
махнув с крыльца,
Сыщет новую опору,
Сменит пробу
у кольца,
Но на дальнем перегоне
Будут память
согревать
Две горячие ладони —
Это Родина
и мать.
Нет, не зря
опять и снова,
Будто вены на руке,
Два заветных
этих слова
Рядом
в русском языке.
Пусть сияют,
завлекая,
Чужедальние
края -
Там,
где матушка родная,
Там
и Родина твоя!
Роберт КЕПКА ВОЖДЯ ( РАССКАЗ НЕКУРЯЩЕГО )
В ДРЕВНЕМ РИМЕ — обществе рабов и рабовладельцев, отстоящем от нас на расстоянии полутора тысяч лет, был один замечательный обычай: человек, которому грозила опасность, мог искать защиты у статуи императора. Здесь он был неприкосновенен, и хотя бы он пробыл у статуи неделю или больше, никто не мог чем-либо повредить ему.
Такие мысли почему-то посетили меня, когда глухим зимним вечером я возвращался из института домой и проходил мимо памятника Ленину. Кто мало знаком с нашим городом, я должен сказать, что неподалеку от памятника находится ресторан, и как раз, когда я поравнялся с памятником, из ресторана вывалилась пьяная компания и, перемахнув через барьер, отделявший тротуар от проезжей части, направилась ко мне. Тревожное предчувствие охватило меня, я ускорил шаг.
— Стой! — крикнули мне вдогонку, но поскольку я стоять был не намерен, меня грубо схватили за плечо.
— Дай закурить, — потребовал пьяный, толстомордый, с противными усами парень. Я уже отмечал как-то в своих произведениях, что мне всегда казалось смешным, когда преступники перед тем, как грабить или избивать, просят у своей жертвы закурить. Однако в этот миг мне было не до смеха, и так как я не курю, я сказал это, сбросил руку со своего плеча и пошел дальше.
— Ах, он не курит, — сказали сзади и удар по голове чуть не свалил меня с ног. Я кинулся бежать, но не тут-то было, меня схватили и стали бить — по голове, по спине, пинать. Закричав от боли, стыда и ужаса — зачем же, почему эти чужие люди так злобно, зверски бьют меня? — я вырвался от них и побежал куда глаза глядят. А перед глазами неожиданно оказался памятник Ленину. Я взбежал на постамент, хулиганы ринулись за мной. Уж не знаю почему, но здесь они меня бить не стали: то ли постеснялись, то ли еще что, но в общем они потащили меня вниз, чтобы там продолжить избиение. Я, как мог, цеплялся за пьедестал, но пальцы скользили по гладкому мрамору, и я понимал, что уже ничто не может спасти меня.