Очень тут важно - "каким стал", потому что, подлинно, прежде не был и, пока писал, героев своих любил и именно так, как писал, о них и думал.
И вот дальше там в письме и сказалось то, что побудило меня к этой заметке. Он вспоминает свой первый написанный в Перми роман "Тают снега" и говорит, словно извиняясь за него: "я тогда был сентиментальный, добрый и весёлый человек, но это от неразвитости, от всеобщей слепоты и глухоты".
Вот как! - "от неразвитости сентиментален, весел и добр". А как, значит, разовьётся, то станет зол и мрачен. И мы знали в нём эти минуты, слышали ожесточённое, забывающее свет сердце во второй части "Последнего поклона", в "Печальном детективе", в "Людочке", в "Проклятых и убитых". Но знали и то, что, как великий художник, он чувствовал разрушительность зла и сам не любил эти страницы, сердито защищая их, как защищают некрасивых детей. Не любил в себе эту, как он писал "переродившуюся с возрастом из детдомовского юмора, к сожалению, злую иронию", потому что опыт лучшей литературы, в том числе и его собственный опыт, научил его, что "что-то путнее создать на земле возможно только с добром в сердце, ибо зло разрушительно и бесплодно".
И вот, перебирая сейчас потемневшие заметки "Чусовского рабочего" с его подписью, я думаю, какой ценой даётся нам взросление мысли. Как мы по-русски раскидисто корим себя за то, в чём не были виноваты, как не бывают виноваты доверчивые дети, верящие в правоту взрослого мира. А это был только нормальный рост, зарубка на косяке и там, в той сентиментальности, веселье и доброте он выиграл войну, а не "защитил фашизм назад красной пуговкой", сложил высокое сердце, благодаря которому стал тем писателем, который вырастил и наше сердце. Значит, и там были не одни "слепота и глухота", "неразвитость" и "осквернение языка", а и свет жизни, побеждающей неправду. И его "койвинцы", рвущиеся на целину девушки и верящие в партию юноши его очерков и чусовских рассказов были так же естественны, как жулики, бездельники и лжецы его фельетонов - были растущая, прямящаяся, преодолевающая себя жизнь. Когда-то В.Б. Шкловский замечательно говорил, приглядываясь к технологии добычи золота, что надо сто пудов породы, чтобы намыть два золотника: "Время нас моет. В нас самих сто пудов чепухи, ошибок, быта, ссор, непонимания друг друга. Всё это дым, но два драгоценных золотника надо сохранить в себе. Право времени нас просеивать и делать из нас одно слово в своей песне". Скажем от себя, что и наше право просеивать время и не проклинать "породу", без которой не будет ни двух золотников, ни одной песни.
Я уже давно знал и не раз писал об этом, что если задевшая тебя мысль живая, то каждая книжка немедленно разгибается на "твоей странице", словно все только и думают, как укрепить твою мысль. Отложил работу - дай, думаю, переменю мысль, нарочно, чтобы отойти дальше, открыл книгу Мориса Дрюона об Италии и открыл на случайной странице и почти вздрогнул, словно он через плечо смотрел: "С цивилизацией как с наследственностью. Можно ненавидеть своего отца, но невозможно сделать так, чтобы не унаследовать его гены, не повторить его черты. А потому надо заставить себя уважать его, ибо презирать его - означает презирать себя Мы можем надеяться на то, что сделаем больше или лучше, чем наши предшественники, но было бы полным безумием воображать, что мы можем в чем-то коренным образом отличаться от них. Упорствующие в отрицании прошлого показывают лишь, что им ненавистно нечто в их собственном образе, а это отвратительно".
А то ещё вот из Василия Розанова: "Есть несвоевременные слова. К ним относятся Новиков и Радищев. Они говорили правду и высокую человеческую правду. Однако, если бы эта "правда" расползлась в десятках, сотнях и тысячах листов, брошюр, книжек, доползла бы до Пензы, до Тамбова, Тулы, обняла бы Москву и Петербург, то пензенцы и туляки, смоляне и псковичи не имели бы духа отразить Наполеона" Тут и остановлюсь, потому что уже ясно, что каждая книжка теперь будет об этом.
Дверные косяки не надо ломать с перестройками и менять с евроремонтом рыночных реформ, а только видеть, как поднимаются отметки и не останавливаться, и не ожесточать сердца, потому что добро созидательно, а зло разрушительно и бесплодно не только в творчестве, а и в самой жизни.
Памяти Геннадия Шиманова
Владимир Осипов
30 мая 2013 0
Культура Общество
Горько и больно. Умер соратник, христианский русский националист. Постоянный автор самиздатского машинописного журнала "Вече" (1971 - 1973). Позже он и сам издавал неподцензурный журнал "Многая лета". В нем Шиманов подчеркивал свою лояльность к советскому режиму и даже уповал, что этот режим в позднейшей, брежневской ипостаси, предохранит и защитит нас от моральной деградации Запада, ползущего под масоно-хазарским игом к отречению от христианства.