Сам он говорил, что в театре важно именно слово, текст. Ему интересна психология, что движет человеком, что его формирует. Хотя сам увлёкся театром, когда посмотрел балет "Красный мак" Глиэра и спектакль "Учитель танцев".
Мне не посчастливилось знать Александра Васильевича. Один раз я лишь говорила с ним по телефону и была покорена его манерой общения — это было завораживающе: голос, неспешность, умение выслушать. Собственно, я очень коротко ему сказала, что к 85-летию Василия Сталина в газете "Завтра" вышла беседа с задушевным и верным другом его Артёмом Фёдоровичем Сергеевым. Артём Фёдорович и дал мне телефон. Договорились, что я оставлю экземпляр газеты в театре на служебном входе. Мне не хотелось навязывать личную встречу, я сама посчитала, что так будет удобно, и то, что я сама принесу газету, которую, в принципе, Александр Васильевич мог бы купить в киоске, будет знаком уважения моего к Василию, о котором, пожалуй, только наша газета и дала очень хороший материал человека, его знавшего и очень любившего.
Александр Васильевич был, судя по всему, не самым большим любителем раздавать интервью, но и в редких его диалогах с журналистами открывается интеллектуал, разносторонний человек: книгочей, страстный любитель оперы, обожающий поклонник Улановой, которая для него — одна из величайших личностей современности и неземная балерина…
Вот несколько отрывков из его беседы с Юрием Кувалдиным ("Наша улица", № 3-2004):
"Я родился в Покров день, 14 октября 1941 года. В то время моему отцу Василию Иосифовичу Сталину было всего лишь 20 лет, то есть он был совсем ещё зелёный, он 1921 года рождения. Но я ношу фамилию мамы, Бурдонской Галины Александровны. Отец и мама были ровесниками. Когда-то в армии Наполеона был такой Бурдоне, который пришел в Россию, был тяжело ранен, остался под Волоколамском, там женился, и пошла эта фамилия. По аллилуевской линии, по прабабушке, то есть матери Надежды Сергеевны — это немецко-украинская линия, а по линии Сергея Яковлевича Аллилуева — это цыганская и грузинская кровь. Так что во мне кровей много, что, быть может, по-своему тоже что-то дало, какую-нибудь извилину лишнюю".
"Вообще, мне кажется, все мои режиссёрские качества выросли из такого понятия, как противостояние. Оно даже интуитивное было. Кроме противостояния, это ещё и попытка, как я теперь это могу интерпретировать, сохранить свой взгляд на мир, то есть сохранить себя. Над этим кто-то мог смеяться, но я не предавал это внутренне. И мне кажется, что это тоже сыграло огромную роль в моей жизни".
"Я мечтал быть только режиссёром. Почему? Я не знаю. Я не понимал тогда, что такое режиссура. Я тогда дома всё играл, мы с Надеждой, сестрой, играли в театр, и в балет, и в оперу. Потом, когда я ещё жил с отцом, то постоянно слушал по радио оперы. Потому что у меня в комнате был маленький такой приёмничек, спать укладывали в какое-то время, а я клал приёмничек под подушку и потом слушал. И я очень увлекался оперой. Я наизусть мог пропеть, скажем, что-то из "Кармен", или из "Князя Игоря", или из "Пиковой дамы"… Почему-то всё вот так зациклилось на режиссуре. Знающие люди впоследствии мне объяснили, что нужно понять для начала, что такое актёрская профессия. Кто-то мне, по-моему, Виталий Дмитриевич Доронин, царство ему небесное, подарил книжечку Алексея Дмитриевича Попова "Искусство режиссёра", которую я, не отрываясь, читал. А потом постоянно стал выбирать литературу по режиссуре. Стал читать Станиславского. Это уже в тринадцать-четырнадцать лет".
"И мы с ним (Олегом Ефремовым. — Е.Г.) много беседовали, и он знал, что я хочу быть режиссёром. Но Олег говорил мне, что режиссёру, чтобы овладеть профессией, важно знать психологию актёра. И это правильно, я так и считаю, что путь в режиссёры лежит через актёрство. Хотя Олега Ефремова я считаю своим крёстным отцом… но по-настоящему весь этот огромный, со страшными подводными течениями, непостижимый мир театра открыла для меня Мария Осиповна Кнебель. Она это умела делать, и вообще, всем в жизни я обязан ей. Это мой бог, она меня очень любила, я её тоже любил".
"Грубо говоря, несложная судьба никому не интересна, особенно в театре, где конфликт кладётся в основу успеха. Но препятствий сейчас стало больше. Вот как стали писать обо мне, узнали, допустим, какая у меня родословная, и, честно говоря, мне стало сложнее. Допустим, похвалить меня боятся. Серьёзно как бы ко мне отнестись — многие тоже считают это ненужным. Когда я первые годы работал в театре, то мне говорили: "Саша, как же так это может быть, что ты такой человек, внук Сталина, а работаешь в театре. Ты такой умный человек, зачем ты в театр пошёл?". Этим как бы предполагали, что в театре работают не совсем умные люди. Или актёры меня спрашивали, когда я что-нибудь им интересное расскажу: "Откуда ты всё это знаешь?". Сейчас так уже не говорят, видимо, привыкли, а в первые годы всё время спрашивали. Казалось, что я пришёл откуда-то из другого мира, я был человеком со стороны".