Но, как всегда, кому-то плохо, а кому-то хорошо. Без излишней детализации попробуем прикинуть.
Плохо:
рабочим, инженерам и служащим бюджетных структур — платят мало и нерегулярно; рабочим, инженерам и служащим приватизированных производственных объединений и предприятий — задержка зарплат разоряет; работникам культуры — они в нищете; культуре — она в опале и развале; Дальнему Востоку и Крайнему Северу — брошены на произвол судьбы; бывшим и нынешним колхозникам, которым теперь не всегда даже есть где украсть, не то что заработать; творческим работникам, за исключением некоторых непотопляемых; военным… но об этом уже говорилось.
Хорошо:
справедливости ради следует сказать, что хорошо нынче тем немногим, кто обнаружил в себе положительные деловые качества и сумел хоть что-то сотворить на общую пользу, не обидев при этом и себя; но по-настоящему хорошо в наши времена, прежде всего, руководителям государства, министерств и ведомств, депутатам и чиновникам высших категорий, генералам и маршалам по причине принципиальной неответственности за содеянное и несодеянное, насладиться же и упаковаться успевают весьма; работникам средств массовой информации, этим не просто хорошо, им превосходно… (слыхивал об окладах ведущих телепрограмм, но умолчу, дабы не спровоцировать очередной штурм “Останкино”); специалистам по воздуху (появилась такая профессия — добывать из него, нечистого, якобы чистые деньги); хорошо проституткам и их сутенерам, гомосексуалистам и прочим сексменьшинствам; специалистам по тамтаму — их нынче время (сравните, как отмечался юбилей Лепешинской и приезд Джексона; после Чечни русский офицерский мундир можно напяливать и на дергунка Джексона, и на Мадонну, и на какую-нибудь звезду стриптиза — на всех хорошо смотрится русский офицерский мундир!); хорошо ворам в законе и вне закона, что сегодня одно и то же; цеху юмористов хорошо — вся Россия гогочет над ихними хохмами о самих себе…
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ назад, полные предчувствий краха системы, своим предчувствиям мы верили лишь наполовину, или уж во всяком случае полагали, что крах сей не близок, и у нас полно времени, чтобы самоопределиться и этим самоопределением задать тон национальной интеллигенции, сфор-мировать должное национально-государственное ядро по перехвату политической инициативы. Сегодня едва ли кто помнит, что именно тогда, в середине семидесятых, А. Солженицын высказывал предположение, что России в случае краха коммунистической идеологии необходимо будет пребывать некоторое время в авторитарном режиме — то есть было же опасение за судьбу ребенка в умывальном тазике…
Чувствующие несвободу, страдающие от нее, к свободе — как идеалу бытия — мы. тем не менее, относились крайне подозрительно и настороженно, за что и обвиняемы были нововзрастаемыми либералами и демократами в русопятстве, то есть в поклонении “традиционно русскому тоталитаризму, который со времен Ивана Грозного…” и так далее. В “равнодушии масс” к недостаткам и преступлениям режима мы усматривали не просто атрофию гражданского чувства, но в гораздо большей степени — таинственно огромный заряд “энтропии”, способный при определенных обстоятельствах пустить в распыл саму российскую государственность как таковую. Один из молодых “русопятов” конца шестидесятых писал тогда:
… Но вдруг однажды воскреси я
Всему причину и цену,
Мою смятенную страну
В какую бездну страсти кину?!
Я сам… я сын… На мне печать…
Добра и зла наполовину -
Боюсь молчать и не молчать…
Коварство нынешней ситуации в том, что на крайних идеологических полюсах оказались сегодня люди, в прошлом с равной добросовестностью подпиравшие гниющий режим. И те, и другие пребывают теперь в реабилитационной экзальтации, только одни реабилитируются отрекаясь, а другие — из кожи вон лезут, доказывая, как они были правы, что подпирали режим. Ни тем, ни другим не может быть ни веры, ни доверия хотя бы потому, что руководимые личными комплексами эти люди прежде всего политически и социально бесплодны и способны лишь мутить воду, разжигать страсти и пакостить друг другу. Возможно даже, что именно этому “заинтересованному” противостоянию вчерашних охранителей и теоретиков павшего режима обязаны мы кричащей и вопиющей безнадежностью ситуации…
А что она безнадежна — неужто кто-нибудь еще сомневается в том?
Народа в традиционно-историческом понимании этого слова на территории усеченной России сегодня нет. Есть население, до предела раздраженное неустроенностью и б е с п о р я д к о м! И жажда п о р я д к а л ю б о й ц е н о й, все больше овладевающая сердцами (не умами), из проблемы социальной готова перерасти в проблему гражданскую, когда жесточайшая диктатура видится населению как последняя возможность снова стать народом.