И к латышскому народу я отношусь прекрасно. Народ не повинен. В Нюрнберге ведь не судили германский народ. И латыши в массе своей — это хорошие и добрые люди, но, увы, оболванить можно кого угодно… В национализме всегда повинно политическое руководство.
Национализм нужен тем, кто с помощью его пришел к власти, или хочет у власти удержаться. Но добром это не кончится. Времени не будет помириться, как писал Булат Окуджава. И потом, у латышей нет ни морального, ни юридического права изгонять русских из Латвии. Там у людей могилы родителей, там родились их дети, там сами они прожили лучшие годы своей жизни. Там, наконец, в городах Латвии, православных храмов больше, чем лютеранских или католических церквей. Да и Геродот еще упоминал о славянах, живущих на берегу Балтийского моря. Добром все это не кончится. Определенно. Латвия рухнет под тяжестью проклятий, которые обрушиваются на нее из уст тысяч и тысяч людей, причем ежедневно. И кстати сказать, я думаю, что не случайно Господь хранит Латвию от собственной государственности на протяжении тысячелетий — бодливой корове Бог рог не дает.
Корр. Судя по всему, Владимир Олегович, ваше дело в Латвии получило большую огласку, где-то даже произвело фурор. Однако оно практически осталось незамеченным в России, хотя вы редактор газеты, а не разбойник с большой дороги. Почему? Как вы думаете? И почему в случае с Павлом Шереметом журналисты проявили вдруг такую солидарность?
В.С. В отношении Шеремета, мне кажется, что его поддерживали больше по команде, по принуждению, что ли. Это была кампания не столько за Шеремета, сколько против Лукашенко. А что касается “поддержки” газет, то в Латвии пресса меня травила, особенно латышская. Это были не газеты, а боевые листки полиции, но, как видите, я жив остался, ничего со мной не случилось, без поддержки коллег, конечно. Правда, одна газета меня все-таки поддержала. Эта газета “Си”. Единственная из всех.
Корр. Вы освободились по амнистии из псковской тюрьмы, пробыв больше двух лет в заключении. У меня язык не повернется назвать вас виноватым, но было ли у вас чувство вины, пока вы были в тюрьме? И как вы, собственно, попали в псковскую тюрьму?
В.С. Вины я за собой никогда не чувствовал. Напротив, я чувствовал себя потерпевшим, было ощущение унижения, как будто об меня вытерли ноги. Сначала надругались над женой, а потом и надо мной — тем, что посадили. Так получается.
Полицейские издевались над женщиной, превысили свои права, им объявили по выговору. Я реализовал свое право на защиту чести и достоинства, вступился за свою жену, мне дали три года тюрьмы. А походя еще разворовали квартиру, ограбили и разгромили редакцию газеты. Это власть называется? Это банда, самая настоящая, коррумпированная, связанная круговой порукой банда — подлая, жестокая, трусливая донельзя.
В Латвии полиции дозволено все. И все им сходит с рук. И происходит потому, что политическая власть им потакает, во всем потакает. Политическая власть в Латвии делает на полицейскую силу ставку. Им важно держать народ в страхе, потому что недовольства в народе хоть отбавляй. Поэтому политическая власть не только не замечает полицейского беспредела, она его негласно поощряет, надеется на него. Хотя, конечно, это глупо, ибо полицейское государство не может быть сколь-нибудь долговечным. Да что там говорить, в Латвии вообще недееспособны в вопросах управления государством. Такое у меня сложилось впечатление. Вот вам красноречивая деталь: с приходом независимости в Латвии отменили празднование дня 8 марта. Чем он им мешал — не знаю, но праздник отменили. Женоненавистники, что ли? Но ведь отсюда уже один шаг до того, чтобы на женские руки одевать наручники. Я это не могу понять, хоть убей меня.
Да, а в псковскую тюрьму попал в декабре 97-го года. Написал из Латвии заявление в Генпрокуратуру России, заявление о переводе. Мотивировал его тем, что являюсь российским гражданином, что осудили незаконно. Долго, почти 7 месяцев все это мурыжили, но потом спецэтапом доставили на латвийско-российскую границу, передали российскому конвою, и оказался я на земле обетованной — русской. Правда, в тюрьме. Ну и спустя три месяца я вышел на свободу из псковской тюрьмы. По амнистии. И мытарства мои закончились. А может, только начались — как знать.
Человек предполагает, а Бог располагает, как говорится. Пока я у разбитого корыта, но страх во мне не посеяли, руки, ноги целы, духом не упал — это главное, наверное.