Можно (и нужно) осудить и отвергнуть "бесов" революции, но гораздо труднее осудить ея "ангелов" (тех же Клюева и Платонова). Взирая, как на месте "царства Христа на земле" пролетариат роет "Котлован" и строит "Чевенгур", Андрей Платонов мог бы повторить "парадоксальный вывод" философа-космиста, последователя, как и он сам, Николая Фёдорова — Валериана Муравьёва: "революция для нас недостаточно революционна… она слишком замыкается на общественных задачах, тогда как мы хотели бы мiровой, космической революции".
Чтение Андрея Платонова побуждает к "углублению революции", понимаемой "космически", или лучше сказать, "герметически"… "Красный Лев", "полный гнева и огня мщения", в чью веру "крестились" наши "богостроители", есть лишь промежуточный этап Магистерия. Ему надлежит быть "истощённым до полного изнеможения", ибо он соотносим с "красной ржавчиной" (понимаемой в отрицательном смысле), кою должно "отделить", дабы мог возсиять "живительный Свет Квинтэссенции"… "Когда Делатель видит совершенную Белизну, герметические Философы утверждают, что настало время порвать все книги, поскольку отныне они безполезны"… Возможно, настанет время, когда можно будет "порвать" книгу "Красный Платонов", но — не сейчас; она — всё ещё полезна…
«Я – российское сопрано»
«Я – российское сопрано»
Марина Алексинская
Большой театр опера Культура Общество
встреча с Вероникой Джиоевой, солисткой оперы Большого театра
Она вскружила голову миллионной аудитории, покорила сердца высокого жюри и стала сенсацией "Большой оперы", дебютного проекта на телеканале "Культура". Со статью жрицы друидов, с выразительными скульптурными чертами лица, она вышла Нормой из музыки как из храма, чтобы напомнить о священном огне искусства оперы и… Исчезла. Оставив память о голосе, "густом", полётном, контрастном, в котором "смешалось черное и красное, райское наслаждение и смерть".
Прошло два года. Премьера "Дона Карлоса" на сцене Большого театра. И есть в спектакле картина, финальная часть, что вынуждает зрителя еще глубже погрузиться в кресло, припасть к его спинке и не дышать.
В серовато-синем, тревожном, как сумерки, воздухе над сценой, величественнен и одинок склеп Карла V, императора Священной Римской империи. Звучание музыки Верди расширяет сцену до горизонта, до просторов империи… из правой кулисы замедленно, как в кино, выходит Елизавета Валуа. Двигается к центру сцены, направляется к склепу… к минутам последнего свиданья с возлюбленным, доном Карлосом… Подвески на королевском платье сверкают кристаллами слез, вспыхивают "вздохами" надежды… Королева разворачивается к залу, и ария Tu che le vanita/ conoscesti del mondo ("Ты, кто суетность мира познал") срывает аплодисменты, публика поднимается с мест, бушует, оркестр заглушая криками "браво!". И столько в голосе мольбы и страданья… и столько ликованья в зале… От узнавания в королеве Елизавете Валуа — сенсации большой оперы, Вероники Джиоевой.