нынче. Эти - ладно, применительно к подлости… но мы-то вроде понимаем кое-что - а кто нас слышит?! Главное, не хотят слышать - глядят на тебя пролетарскими бурлаками и не слышат. А может, и правы, что не слышат… Сам откуда? - Базанов сказал. - А-а, бывал как-то, заездом… бывал, дрянной городишко. Большой и дрянной, зависимость здесь прямая, эта, - кивнул он за окно, - не исключение, я эту лахудру, Москву, знаю… Тошно, брат. Добаловались мы со словом, доумничались… Что с ней делать будем, с Москвой? - сказал он вошедшему с бумагами заму. - А с ней что-то делать надо?- Давно. Опоганилась, испаскудилась вся - дальше некуда… Переносить пора столицу, от стыда. Моя воля - в Посад бы, в Троице-Сергиев. Там, поблизости, места чистые… а что! Три-четыре корпуса низкоэтажных, приличных, тишина - чтоб думать. А то забыли, когда в последний раз думали. Без обормота этого, само собой, без всей кодлы его сионской, охловодов. Туда бы, под руку Божью…- Ну, в чем дело: выпьешь вот, погодя немного, и перенесешь.- Не злись. Толку-то, на правду злиться… Лучше пошарь у себя насчет полосканья, не совсем же обеднели, небось. Презентация вчера была одна… одного ночного горшка; нюхали коллегиально… - Но распространяться далее о том не стал. - Поработать бы пора, вот что… - С повестью поздравляю - читал, дельная. Мог бы и у нас с нею. Книжка когда?- Да вот-вот должна, занесу. Вот она-то и держит, сука, я и … - Он закашлялся, но справился, рыком прочистил горло. - Я и болтаюсь. Спонсоры эти, мать их!.. А то бы давно уж в деревне сидел, мараковал.Секретарша внесла еще посапывающий электрический чайник, поставила и, зыркнув любопытно на гостей, ушла. Зам открыл ключом нижнюю створку шкафа, выставил на стол чашки, сахарницу и банку растворимого, напоследок достал рюмок пару и бутылку коньяка, еще в ней плескалось на дне.- Вам?- Нет-нет, спасибо. Кофеек, если можно, - и пойду, дела.- Я тоже пас, люди подойти должны. Держи, твоя, - ткнул он бутылку в руки Козьмина. - А статья ко времени бы: и социальный срез, и размышления… и язык, да, язык - развитый, как и в очерке. Не спит провинция. И был, и остаюсь “за”. Н-но… Помимо всего прочего, у нас ведь еще и читатель особый, свой…- Ну уж, особый! Совок и совок. К фразеологии разве что приучен, к вашей. К избирательной урне - как половой щели демократии… сунул - получил удовольствие.- Охальничаешь зря. Они часть народа, и не худшая, между прочим. А ты - за чужой термин хвататься, ведь мерзкий же термин!- Что хорошего… Но точный. И не надо от меня народ защищать… вот уж ни к чему. - Козьмин вытянул рюмку, посопел, занюхал незаженной сигаретой. - Нет, брат, тут они правы, ваши евреи: есть совок. Е-есть, они-то его давно увидели, поняли, им-то он и нужен…- Ваши, наши… Ты сам-то понимаешь, о чем говоришь?- О совке как явлении. Тебя на базаре - в Клину - чучмеки били?Не чеченцы даже, не кавказцы, азиаты, какие гнилыми сухофруктами торгуют, старичье там, юнцы, заваль всякая… нет? А меня били - в Клину. Сначала мужичка какого-то, колхозника, я вступился - они и меня. А мимо эти идут… совки, русские. Мужчины, их там сотни, базар же. И все мимо, и как не слышат, что зовем. Не видят. Еле мы отмахались, вдвоем.- Так и никто? - веря, что так оно и было, переспросил Базанов.- А никто. Один, правда, увещевать взялся… рук не хватило, в морду ему. А тут милиция замаячила, мы ходу. Их-то хрен тронут, подмазано… Совок - это когда знаешь, что девять из десяти не заступятся. Предадут, даже без нужды особой. Равнодушные. И везде они, снизу доверху, самое массовое нынче движенье. Иль топтанье, назови как хошь. И это - реальней некуда… верней, сверхреальность наша, сюр! Причем в такой жуткой форме, что не то что за страну - за Бога страшно… Страну совки уже сдали, с потрохами со всеми - прожрали, про… проравнодушили. “Рос-си-яне!” - с неожиданной, вздрогнуть заставившей похожестью рявкнул он знакомое, сипло-задышливое, и самого покривило, не вот заговорил, и они молчали. - С Богом у совка еще хуже, тут не равнодушье даже - лицемерие самое сатанинское, в нем он от вчерашнего атеизма так далеко заходит, зашел… иезуиты, циркачи! Уж не только себя, других, а и Бога в себе обмануть хотят. Сквернавцы, это куда скверней, чем даже “шайбу” эту орать на набережной… эту гнусть не опишешь. Я не берусь пока. Отвращенья, грешник, никак не пересилю; а злостью не напишешь, знамо, не те чернила… Пробовал - не то, от себя самого, чую, серой стало разить, козлом, такой он зар-разный, совок…Козьмин замолчал, на свою, может, длинную речь раздраженный, голова его еще глубже улезла в плечи. И сказал хрипло, негромко:- Печатайте, Ивана, чего там. Лет через пять, через десять вы что, на параноика этого ссылаться будете? Вы к его вот статье отошлете, к почеркушкам нашим, повестушкам…- Учи давай, учи, - болезненно поморщился зам, ему наставленья эти писательские, должно быть, осточертели уже донельзя.- Или так давай, - встряхнулся Козьмин, бутылку повертел, налил. - Не пройдет у вас - передашь мне, найду где пристроить… Вы как, Иван-свет, не против? - Базанов, уже поднявшийся, пожал плечами. - Ну и лады!- Ишь, захотел чего, - проговорил все так же недовольно зам, глядя в сторону, в мутную заоконную, так и не просветлевшую к полудню ноябрьскую взвесь, - на готовое. Ты прямо как мальчик - а тут дело посерьезней, чем ты думаешь… Публикация такая - она знаковой может стать, если хочешь; не поворотной, нет, но… Речь о сдерживании идет, о большом. Если я уйду, ты знаешь, что начнется тут, что будет. И кто. - Он глянул на Базанова, и тот кивнул тоже, понимая. - Ну, нет у нас другого журнала - такого. Всякие есть, а такого нет. Что, отдавать? Не совестно политграмоту выслушивать?- Это еще Сороса вашего спросить… Нет, брат, не верится. Мертвых с погосту не носят, сказано.- А живых, а до срока - закапывают? - губы его повело в непонятной усмешке и остановило. - Дай хоть два дня полежать, по обычаю…