Выбрать главу

Абрама вызвали в милицию. О чем говорили, он никому не рассказывал. Только с того дня пить начал. Теперь Абрам с каждым встречным говорил только о Тимофее.

- Думал ведь, что дураком будет. Однажды, еще не ходил, залез на лавку, да в пол головой. Так будто мертвый три дня лежал. А какой вырос?!

В другой раз вспоминал:

- А какой приветливый да ласковый был. Муху не обидит. А теперь, выходит, враг народа? Да что они все там - с ума сошли, что ли? Белены объелись?

Его пытались образумить, убедить, что Сталин разберется и все на свое место поставит. Но Абрам на эти слова плевался, матюгался, а в столовой подходил к портрету Буденного и обращался к нему уже не с молитвой, а с упреками:

- А ты-то куда смотришь? Вишь, взгляд-то какой, значит, все понимаешь? Вишь, усы-то какие распустил. Видно, не боишься никого. Вишь, орденов-то сколько? Значит, никто тебя не тронет. Так что ж ты за своих-то не заступишься? Он тебя из огня вытащил, а ты пошто на гибель-то его отдал?

Потом уже другие разговоры повел:

- И зачем он, Тимофей-то мой, в эту Красную Армию пошел? Ездил бы в коммуне на лошади, мешки возил да землю пахал, да сено косил. И ни один враг до него не добрался бы.

А под конец уже об ином сокрушался:

- Видно, и у него власти-то не хватило.

Это он Буденного не мог забыть.

Утром пришли мы как-то в столовую. Видим, портрета нет. Егор Житов рассвирепел:

- Ну-ко, сбегайте за Абрамом. Не наделал ли что-нибудь?!

Мы неохотно поплелись за Абрамом. Только вошел в коридор, как почувствовал: откуда-то зверски дует. Стукнули в дверь, потом схватились за ручку, прихваченная морозом дверь со скрежетом открылась. Тихо втолкнулись в комнату. В разбитое окно хлынул пронизывающий холодный ветер. Посмотрели кругом - и ошеломленные ужасом и страхом остановились. Абрам лежал у кровати синий, багровый и окоченевший. Учитель Николай Васильевич Мохов взял руку Абрама, подержал и тихонько опустил на место со вздохом:

- Все! Нет Абрама! Умер Абрам!

Потрет командарма Буденного так и не нашли.

Вот тебе и никто пути пройденного у нас не отберет!

Александр Васильев ПОРА ПРИОБРЕТЕНИЯ ПОТЕРЬ

ДВА БРАТА

Посреди глухого леса, на ночной дороге,

у колодца, где осока, словно сталь, остра,

повстречались двое,

сели молча, как в остроге,

у случайного как будто, странного костра.

- Вы же братья, -

шелестело в голубой осоке.

Или это черный ветер воет без конца?

Не поверили, смолчали

на призыв высокий,

не услышали молитвы старого отца.

Чрез костер перешагнули,

словно через тело,

и, не узнаны друг другом, уходили в тьму.

- Где же брат твой? -

им вдогонку тихо шелестело.

Отвечали: “Я не сторож брату моему…”

* * *

Пора приобретения потерь.

Не знаем, что пожнем, а что - посеем.

И что же нам? Бродить в песках теперь

по сорок лет за каждым Моисеем?

Утешься в простоте и не казнись,

что не расслышал

стук глаголов тайных,

пока поэты постигают смысл

синонимов “кумиры” и “болваны”.

* * *

Не жду тернового венца,

не требую за око - око…

Но книгу древнего пророка

листаю тщетно без конца.

Вписать в пророчество пять строф!

И, может быть, еще придется

пить из отравленных колодцев

и греться у чумных костров.

ТАТЬ

От рождения мне

было много дано:

и душа, и богатство, и слава.

Но на вольном пиру подмешали в вино

из ручьев из железных отравы.

Я на бисер свои жемчуга разменял,

табуны - подарил конокраду,

я любимых - терял,

я друзей - изгонял,

я с убийцей ребенка - пил брагу.

А когда все земные долги оплачу,

я молитву прочту неумело.

И взойду на помост, и скажу палачу:

“Делай, Брат, свое страшное дело”.

* * *

О, Русь! В смятении народов

твоих - кровавый самосуд.

Темны - слова твоих юродов

и - серебро твоих Иуд.

Темны - моря твои и слезы,

земля безвидна, берег пуст.

Светлы - плакучие березы

и - водка на сорокоуст.

* * *

Потемнели дома. Но какие

прошумели над ними дожди,

если в землю ушли этажи

и свело вниз ступени крутые.

Во дворе зеленеет крапива -

ядовитая медная ярь,

и не выйдет хозяин, как встарь,

не залает собака лениво.

Возле церкви, где фильмы немые

нам крутили, - вповалку кресты,

а могилы - наверно, пусты…

Прошумели дожди. Но какие…

* * *

На этом празднике лукавом

сегодня я незваный гость.