Выбрать главу

Свои “слесарка” и “столярка”, и прочие хозслужбы, где часть “спецконтингента”, как уже сказано, и трудится на благо реконструкции родного СИЗО. Своя хлебопекарня с невероятно аппетитной продукцией. Автостоянка с внешней стороны тюремной стены тоже доход дает… Однако главный источник средств для происходящего многогранного преображения изолятора - вот эти самые пельмени! Предприятие, их производящее, Федотов основал в начале 1995 года, и уже к концу того года его изделия стали продаваться по всему городу. В сущности, множество раз, вскрывая полиэтиленовые пакеты с пельменями, автор этих заметок видел там шматок бумаги с названием производящей фирмы - ООО “Маяк-СИД”, но и в голову не приходило, что сия аббревиатура означает “служба исправительных дел”. “Смешно вспоминать, - говорит подполковник, - с чего начинали: пельменницу самую первую арендовали, а в качестве “уставного капитала” внести стоимость трех холодильников, подаренных благодетелями”. Теперь разжились: целый автоматизированный цех, два своих “фирменных” магазинчика. Мясо администрация изолятора покупает у окрестных бывших совхозов и колхозов, ставших различными “АО”, но страдающих от того, что некуда сбывать своих буренок и бычков… Не хочу давить читателей цифрами, но без одной не обойтись: в прошлом году СИЗО продал своей пельменной продукции более чем на 2,5 миллиарда рублей (“старых”, конечно). Правда, из них изолятору самому досталось лишь 120 миллионов, остальное “съели” налоги, коими государство душит “тюремный замок”, как какую-либо “перекупочную фирму”…

Но дело идет… Псков - город небольшой, и в нем знают “все про всех”, даже про служащих столь закрытых заведений, как следственный изолятор. И добрая репутация его начальника растет в местном обществе вместе со славой его пельменей. Но - не только благодаря им, отнюдь нет… И я не для того написал эти заметки, чтобы возвестить миру: вот какой мировой мужик в моем родном городе тюрьмой руководит (хотя, видит Бог, на фоне всей нынешней общероссийской - сверху донизу - “кошмаризация” и такая задача была бы не лишней). Другое хотелось высказать: и в наши дни человек может оставаться человеком - честно делающим свое дело. В том числе и на посту начальника тюрьмы. И даже, может быть, в первую очередь на таких постах, где суровость и жесткость сами по себе ничего доброго не сделают без милосердия и сострадания к “осУжденным”. К людям вообще…

* * *

…Даже к таким людям, кто уже оказался за последней гранью не только человеческого образа жизни, но, можно сказать, уже и за гранью самой жизни. Как этот меднокожий, с угольночерными глазами и некогда смолисто-жгучей, а нынче словно пеплом покрытой шевелюрой, - с м е р т н и к. …Чего только не было в жизни моей, но в камере, где пребывает преступник, приговоренный к расстрелу, я оказался впервые. Впрочем, сама эта камера сразу же потрясла меня своим “интерьером” - скорее, келья монашеская, вся в иконах (некоторые мастерски написаны, старой работы) и образках, и даже занавеска на зарешеченном окне - в узорах, изображающих храмы и лики святых. Глубоко, истово верующий человек сидит за самой крепкой из всех дверей СИЗО… Таким он, по его признанию, стал именно здесь за последние семь лет: два года следствия - и пять лет после приговора. Пять лет ежедневного ожидания расстрела…

А до того - 20 лет (фактически - с самой ранней юности) по лагерям, колониям строгого режима и прочим “зонам”. Выходил на волю - и самое большое через полгода вновь оказывался в неволе, даже убегая от бывших “подельников” на другой край страны: они доставали и там. “Просто чувствовал - обречен я туда вернуться”, - говорит он. И вот что примечательно, вот что (и по его словам, и по материалам следственного дела) получается: за колючей проволокой, соблюдая законы тамошнего мира, он лишил жизни не одного из “блатных”, из таких же уголовников-рецидивистов, как и он сам, и - ничего, в крайнем случае, лишь срок добавляли. Смертный же приговор получил за убийство, которого н е с о в е р ш а л, но “подельник”, чью вину он взял на себя, к началу суда уже тоже был на том свете, доказать правду было уже невозможно…