Каждая труппа включает в свой репертуар античные вариации — от Софокла до претенциозных "новоделов" о богах и нимфах. Это — остро и захватывающе. "Послеполуденный отдых фавна", "Смущённая Артемида", "Федра", "Елена в Спарте", "Нарцисс", "Ипполит", "Орфей", "Дафнис и Хлоя" — некоторые из этих вещей исполняются до сих пор, а другие — увы, забыты, ибо изначально представляли собой актуальную однодневку. Эскизы Бакста к любым постановкам — одинаково ценны для нас. Мы никогда не сможем понять, чем так пленяла зрителей угловатая Ида Рубинштейн в роли Елены Прекрасной, однако мы видим рисунок, движение, росчерк. Модели женских платьев — и снова греческая тема, хотя здесь говорится о современном костюме. О моде. Ищите будущее — в прошлом, а новые формы — в древних манускриптах. Тогда многие кутюрье и дома мод обращались к гиматиям и пеплосам — Фортуни, Пуаре, Пакэн, Редферн. Модели Бакста — это прежде всего произведения искусства, плод исключительной фантазии. Поэтому дамы хотели носить наряды "от Бакста", то есть придуманные художником. Неслучайно дива Модерна — маркиза Казати — предпочитала именно Бакста. Она восклицала: "Я хочу стать живым шедевром!", а шедевр должен быть верен себе…
Ещё одна грань — Древняя Русь. На рубеже веков явился неорусский стиль, который часто перерастал в псевдорусский, то есть больше сказочный, нежели подражательный. Терема, кокошники, мониста, красные кафтаны — оно выглядело броским и пышным. "Жар-Птица", "L"Oiseau de feu" на долгие годы стала визитной карточкой Русского Мира. Соцветие Стравинский-Карсавина-Бакст-Головин. Богатство костюмов. Языческий колорит. Примечательно, что на Западе славянскую эстетику часто воспринимают именно сквозь призму Дягилевских балетов; тому пример — знаменитая коллекция "Русские Сезоны" Ива Сен-Лорана. Историзм Art Nouveau не ограничивался национальными рамками — романтизации подвергались и библейская Иудея, и ренессансная Венеция, и Версаль времён Бурбонов. В отличие от Сомова, Бенуа и Лансере, Лев Бакст не был истовым поклонником Галантного века. Вместе с тем, среди его работ встречаются эскизы, навеянные Большим Стилем Короля-Солнце. Это — работы для постановки "Спящая принцесса". Тяжеловесные и пафосные наряды — с высокими париками, парадными шлейфами, перьями и обилием насыщенных красок…
Как ни печально сие сознавать, но любой творец — заложник своего времени, поэтому его задача… не пережить эпоху. Лев Бакст скончался, как раз накануне появления Art Deco — стиля, во многом продолжавшего линии Модерна, однако имевшего совершенно другое наполнение. А вот Полю Пуаре не повезло — он влачил существование до середины 1940-х — всеми забытый, разорившийся и озлобленный. Его боль понятна — гений, покинутый Фортуной, выглядит жалким… Сейчас их обоих вспоминают "…то вместе, то поврозь, а то — попеременно". Им уже не нужно делить славу и спорить, кто ввёл в моду сочные шелка, пропитанные сандалом.
Илл. Вакханка. Эскиз костюма к балету «Нарцисс» (1911)
Апостроф
Ольга КОВАЛИК. Галина Уланова. М.: Молодая гвардия, 2015. - 560 с. - (Жизнь замечательных людей: сер.биогр.; вып.1504)
Ольга Ковалик заканчивает свою "ЖЗЛовскую" книгу о Галине Сергеевне Улановой внешне странными словами: "Что сказала бы Уланова, доведись ей прочесть эту книгу? Возможно, "Помните обо мне, но забудьте мою судьбу".
Где она, эта таинственная граница между "помнить" и "забыть"? Помнить Жизель и Джульетту, Марию из "Бахчисарайского фонтана" и Одетту-Одиллию — и забыть аккуратную слушательницу курса марксистко-ленинской эстетики, "ворошиловского стрелка", четырежды лауреата Сталинской премии, которую Сталин приглашает посмотреть вместе "Волгу-Волгу", а она ощущает только смятение от того, что рядом с вождём…
Николай Бенуа не зря звал её "Рафаэлем с душой Микеланджело". Там были нежность и мятеж, светлые влюблённости и страшные разрывы, "любовь втроём" и нестерпимые письма, которые не вправе читать чужой человек. Там сплетни и интриги (театральное закулисье!), там живое и больное время, и для одних балет — это "подвыпившие терпсихоры и мельпомены, эвтерпы и полигимнии на коленях партийных бонз в залах Третьяковки", а для других — дружества с Эйзенштейном, Пастернаком, Алексеем Толстым, Образцовым и Соллертинским. Там попытки двадцатых-тридцатых годов слепить на балетной сцене "статую красноармейца из взбитых сливок" и станцевать партийные постановления, там "рожки да ножки классической хореографии" и спектакли "не с ноги", "в пол-ноги", но там и "кисть ноги", и "воспитанная ступня", и улановский девиз "Жить как все, работать лучше всех", и её несколько неуклюжая, но ответственная формула: "Балет — большая профессия, а не так себе просто". Всё это терпеливо и последовательно подтверждается книгой и этой самой "судьбой, которую хорошо бы забыть".