Предательство Руцкого было для меня тяжелым ударом. Его демонстративный уход к Ельцину, подобострастная преданность новым хозяевам сильно ударили по патриотическому движению. Очень у многих тогда опустились руки - "если уж Руцкой предал…" А потом был август 91-го, разгром ГКЧП, развал Союза. И всегда рядом с главным разрушителем маячила знакомая сытая физиономия с густыми моржовыми усами. В те месяцы я понял, что научился ненавидеть…
Похоже, что новый хозяин Кремля ревниво следил за своей "тенью". Получив наконец полную власть, Ельцин перестал нуждаться в услугах услужливого полковника. Звезда Героя и ореол "вояки" вокруг кандидата в вице-президенты были нужны Ельцину лишь для прихода к власти. Ими было так легко обманывать народ: мол, со мной армия, афганцы и герои!
За предательство друзей, за измену Родине, за развал СССР Руцкой, словно в насмешку, получил генерала и был "задвинут" на сельское хозяйство… Для меня не было удивительным, что вскоре он опять стал "оппозиционером". Обида вышвырнутого за дверь лакея - страшное чувство…
В октябре 93-го наши пути вновь сошлись в "Белом доме". Я был среди его защитников. Очень часто в те дни я думал о том, что же связывает нас теперь, и как получилось, что за моей спиной, за спинами моих друзей и товарищей находится Руцкой? И не просто находится, но и громко именуется нашим лидером…
Признаться, непросто мне было ответить себе на этот вопрос. Я не находил в своей душе прощения этому человеку, он был все так же мне чужд. Лишь потом я понял, что тогда, в октябре 1993-го, мы не защищали Руцкого или Хасбулатова, депутатов или Парламент. В те дни мы защищали свое право жить свободными людьми, не распластаться под пятой убогого, запойного, озверевшего от безнаказанности Ельцина. И "Белый дом" был лишь символом этого сопротивления, магнитом, пересыщенным раствором, где энергия сопротивления начала стремительно кристаллизоваться…
Мы несколько раз встречались с ним в те дни. О прошлом не говорили…
А потом был расстрел Парламента. Танковые орудия в упор били по "Белому дому". Потом был концлагерь на стадионе. Расстрелы в подъездах. Добитые раненые, аресты, допросы.
Общая трагедия как-то постепенно сгладила неприязнь. Лефортовское заключение Руцкого, следствие, "расстрельная" статья заставили забыть старое… Подвиг октября искупал многое. И не только для Руцкого. Каждый прошедший через эту Голгофу очищался, прикоснувшись к чему-то высокому и вечному.
В те недели мы, разгромленная истерзанная газета, протянули руку помощи многим узникам. Не оставили в беде и Руцкого…
Почти сразу после выхода из тюрьмы он вновь оказался в лидерах патриотического движения. Не одного меня покоробила поспешность, с которой Руцкой вернулся в политику. Но многие тогда пытались объяснить эту торопливость "политическим моментом". Мол, так надо, движению нужен яркий лидер. И Руцкой очень для этого подходит - "герой октября"…
Именно поэтому на выборах губернатора Курской области коммунист Михайлов был вынужден снять свою кандидатуру в пользу Руцкого. На помощь последнему были брошены все силы патриотических газет и телепрограмм, авторитеты русских писателей, артистов, художников. Казалось, что кровь октября - это самый крепкий цемент в кладке единства. А память о павших, долг перед ними - лучшая порука чести…
Но Руцкой снова всех предал! Предал погибших, расстрелянных, добитых. Предал живых. Предал память. Предал друзей. Предал женщину. Оседлавший брато-сыновьим подрядом область, впившийся в нее, как клещ, запутавшийся в махинациях, амурных делах, загнанный в угол угрозой громких процессов, он вновь бросился к ельцинскому сапогу. Из далекого Курска донесся подобострастный визг сытого усача о том, что Ельцину, развалившему в России все, что только можно развалить, альтернативы нет!.. Что клятвопреступник Ельцин, заливший Россию кровью, расстрелявший законно избранный Парламент танками, оказывается, "гарант Конституции и законности". И что он, Руцкой, одобряет и полностью поддерживает Ельцина. Мало того - горько сожалеет, что в октябре 93-го выступил против своего президента…
Поистине, нет предела падению и низости человека. Как, во имя чего можно было предать тех, кто сражался и умирал за тебя, кто поверил тебе и пошел за тобой? В каком безумии можно растоптать то единственное, что составляло твою честь, - причастность к народному подвигу? В каком омертвении души можно униженно заискивать перед тираном, расстреливавшим тебя и твоих близких?
Впрочем, я пишу это не для Руцкого. Не пристало мне обращаться к существу без чести, без памяти, без совести. Его теперь будет судить другой суд. И перед ликами всех павших по его вине, перед ликами всех преданных им - ему никогда уже не найти спасения! Не так уж долго осталось ждать этого суда… Просто от имени прошедших через тот страшный октябрь, именем павших, но не сломленных, не предавших, я должен объявить, что мы срываем с Руцкого звание участника октябрьского народного восстания, защитника Верховного Совета! Предавший вся и всех, он более не имеет права называть себя таковым, ему нет места среди нас. Мы выражаем свое глубокое презрение Руцкому.
Владислав ШУРЫГИН
КОЖА ЗМЕИ
В ОСТАНКИНЕ ЯРКИЕ ЖЕЛТЫЕ ЛИСТЬЯ словно впитали в себя весь солнечный свет и уносят его в черную землю - до весны… Вдруг понимаешь, что за последние пять лет почти не удавалось остановиться, поднять голову к небу, почувствовать необходимое для человека, пронзающее током единение себя с этим вечным движением природы, с этим дыханием Родины. Время словно замерло на эти годы - как больное сердце.
Над притихшей, развороченной Москвой залпом ежедневного поминального салюта сентябрьское солнце катится к закату. Если считать с того дня, то 4 октября оно взойдет над землей в 1836-й раз. Может быть, именно столько, 1836 было погибших во время бойни у Останкина и расстрела Дома Советов. Или немногим меньше. Хочется верить, что - не больше, что в этот сентябрь природа отсалютует последним из них, обретшим вечный покой. Слишком многое приоткрылось нам, оставшимся жить и помнить, в те особые осенние дни пять лет назад. "Тысяча лет у Господа - как один день, и один день - как тысяча лет"…
Тот, кто будет изучать их по желтым - но иной, немощной желтизной - страницам газет, по записям телепередач, даже по воспоминаниям очевидцев, скорее всего, так и не поймет главного, мистического движения тех дней, а значит - не поймет ничего: ни появления камер CNN с прямой наводкой на ползущие танки и горящий Дом Советов, ни ночной телеистерики записных демократов и демократок, ни обмена амнистии на конституцию, ни чеченской войны, ни аферы “МММ”-ГКО, - ничего из последующей истории России, переставшей быть сама собой. Его не коснется свинцовый ветер, он не вдохнет дымный запах Пресни, не увидит желтую жижу, стекающую из Дома Советов в Москву-реку, не услышит за спиной: "Так! Мочи их!.. Есть!" 4 октября 1993 года началась совсем другая эпоха. Разве не ты пять лет назад потерял свою Родину, оставив от нее на память режущий ладонь обломок спирали Бруно?
Советскому человеку, пресловутому Homo soveticus, господа демократы за отказ от коммунистической идеи пообещали… все тот же коммунизм, только в самой примитивной, потребительской его ипостаси: полные магазины разнообразных товаров и жратвы, полные карманы денег, полные штаны удовольствия и спереди, и сзади…
Речь пойдет не о малых мира сего: жевавших "сникерсы", стрелявших в священников, женщин и детей.
Эта толпа прельстившихся на ваучеры и киви, "баксы" и "мерсы" уже получила по мозгам от "мирового рынка", куда она так стремилась попасть. Кого отправили на бойню, кого - на паперть и панель. В нашу газету идут возмущенные письма примерно такого содержания: "Я потерял столько-то тысяч рублей на гайдаровской "либерализации цен", вложил столько-то миллионов рублей в “МММ” ("Хопер", РДС и т.д.) - погорел, теперь потерял столько-то тысяч долларов на ГКО. Почему вы теперь не защищаете мои интересы?"