Многим дано мало, немногим — много. Проханов выиграл, а не разыграл сражение.
Михаил Лобанов ДОЛГ И ВЕРА
“Время любить и время ненавидеть”, — сказано в Библии. Переполняющая нынешней мир ненависть вторгается и в роман Александра Проханова. Взаимная ненависть здесь и в боевой обстановке, и в среде “властной”, банкирской и т. д. Гнусная предательская роль ельцинского “центра”, с его продажными, русофобскими СМИ, особенно видна здесь, в пекле развязанной им войны, и ненависть к этим врагам более стойкая, потому что осмысленнее, чем даже к чеченским боевикам. Какой приступ ярости сотрясает Кудрявцева, когда появившийся на площади со стороны чеченцев стариковского вида человек с мегафоном в руках называет себя депутатом Государственной думы (“борец за права человека”) и блеющим голосом “от имени российской общественности” требует от русских солдат “положить конец агрессии”, сдаться в плен. Целый вихрь жгучих мыслей проносится в голове офицера, на себе испытавшего ненависть этих “борцов за права человека” к русским, к России. “Почему московская власть, все эти журналисты, артисты, говорливые мужчины и женщины, заполнившие телеэкран, — не с ними, русскими солдатами, захлебнувшимися в крови. Почему ненавидят Кудрявцева, его лицо, его оружие, его мундир, его речь, ненавидят его способ жить, который является не чем иным, как верностью присяге...”
Понимание этой расистской нетерпимости доходит даже до тех, кто в одной властной “демократической” связке с русофобами. В романе вроде бы дружеская встреча министра обороны с Бернером в бане (так колоритно описанная) взрывается поразившей банкира силой ненависти к нему “силовика” как к грабителю России. Любопытно, что, видя нерасположение автора к своему герою-министру (а, вероятнее всего, и к его возможному прототипу), в то же время дивишься живому интересу писателя к этому типу как предмету художественности (объясняемому, думается, симпатией его вообще к характеру военного человека с боевым опытом). Так, газетный “Пашка-мерседес” обрастает плотью зримого, хотя и явно шаржированного образа, чем-то и оригинального. Чего не скажешь о Бернере, финансовое владычество которого (даже Сорос назвал таких березовских-бернеров бандитами) никак не может смыть неизбывной местечковости (употребляя его собственное слово) с данной персоны. Впрочем, не отделываясь единственно “адекватными” в данном случае сатирическими средствами, автор дает типологический портрет подобного явления. Как один из тех “избранных”, о ком Христос сказал: “Ваш отец — дьявол”, этот банкир отмечен таким родовым клеймом, как похоть во всем — в жажде денег, богатства, власти, сластолюбия и т. д. Перемежая эпизоды с участием то русского офицера Кудрявцева, сражающегося за целостность России, то одержимого жаждой закабаления ее банкира Бернера, повествование образует ту картину нынешней нашей действительности, когда борьба принимает универсальный смысл вплоть до духовно-вселенского.
Художнический лазер прожигает ненавистные мишени из окружения банкира, за которыми угадываются реальные лица.
Поразителен этот почти неуловимо переданный переход от обольстительной приветливости, с которой встречают чеченцы за новогодним столом русских солдат, к выпаду головорезов.
Рука Кудрявцева судорожно сжимает автомат, когда он видит движущихся к дому женщин, прикрывающих собой боевиков. Эти женщины напоминают ему тех недавних чеченок у новогоднего стола, которые с улыбкой угощали их, зная, какая кровавая расправа готовится с ними. Он готов “резать огнем” толпу, но тут женщины, видно, родственницы убитого, начали голосить, и Кудрявцев вспомнил, как хоронили отца. “Нечто схожее, не по звукам, а по тоске... испытал Кудрявцев, слушая бабий чеченский вопль”. Ярость сменилась “бессилием и непониманием”.
Как совместить воинский, гражданский долг с тем, что так характерно для русского человека, — с его верой, порою просто интуитивной, бессознательной. Великий полководец Суворов, человек благочестивейший, глубоко религиозный, учил солдат: “Сегодня молиться, завтра — поститься, послезавтра — победа или смерть”. И это единство православного духа и патриотического действия дает о себе знать и в жизни, и в романе.
Чуткий слух нашего современника коснулся некоего всеведения, но не обессиливающего, а наоборот, придающего силу, открывающего перспективу борьбы.
Юрий Козлов КОРАБЛЬ, КОТОРЫЙ НЕ ТОНЕТ
Роман Александра Проханова “Чеченский блюз” — не просто “военный” роман, но роман “сознания”, а именно русского сознания, мучительно, непоследовательно, рывками пытающегося осмыслить происходящее на исходе ХХ века со страной и живущими в ней людьми.