"Би-2" - комнатная группа для городских барышень обоего пола. Их очень хотели увидеть те студентки, которые нерешительно мяли в руках денежку на воду. Любой человек в современном городе очень быстро превращается в такую барышню. На поле с травой, однако, эта группа как-то не очень звучит. Звенит серебро городского воздуха, расписываемое спокойными философо-ироничными голосами, и какие-то особо "городские" же получувства, полуоткровения, которыми, в принципе, можно заполнить городскую отчужденность и разрисовать немой холод асфальта. В принципе, можно за их счет почувствовать себя философичнее, спокойнее и ироничнее и таким образом подняться над проблемами. Но в комнате или на асфальте. Не на зеленом поле. Поле слишком цельное и живое в сравнении с этим рваным текстом.
"Пикник" - потусторонний прохладный голос с завываниями и маскарадом. Прыгают по сцене ярко разодетые пареньки-символы. Затейливо и красиво. Я очень рада: я всегда рада красивым тряпочкам. Для тех, кому тесно в этом мире, Эдмунд Шклярский нарисует другой по образу и подобию первого - вроде как построит дополнительную прохладную комнату в вашей коммунальной квартире. У вас маленькая зарплата, ребенок, вы не управляетесь на работе? Не беда! У шамана три руки! И крыло из-за плеча! Хорошая песня. Вас жена заставляет вынести мусор? Не расстраивайтесь! Вы - египтянин!
Но все-таки в целом это творчество слишком декоративно. И, прошу прощения, но мертвенность и привиденческая потусторонность в нашей подвымершей стране - это все-таки немного комично, потому что излишество и плеоназм. Я, подпевая Шклярскому на поле, задумалась, как выглядит классическое западное привидение, в стиле Эдгара По, нарядное, плачущее и окровавленное - на бесконечной, безлюдной, заснеженной, мертвенной русской равнине? Уй! Оно ж испугается, бедное. Плюнет и закопается в снег. А потом червячком под землей просочится в свою родную Англию, или Польшу, или куда-нибудь, где есть замки, туманы и болота. Усядется уютно возле затянутого паутиной камина и постарается забыть только что пережитый кошмар.
Один словом, готика и мистика могут быть хороши, прекрасны, но здесь - не попадают в основную артерию. Прохладный голос Шклярского для наших широт слишком прохладен.
"Чиж" - интересен тем, что по текстам это самый адекватный, пожалуй, персонаж. Просто, скромно и со вкусом. Текст связный, знакомый-родной, как свой двор, без претензий на дремучие мистические глубины, и с простым, но духоподъемным подтекстом. В идеале должно быть то же самое, но только посильнее и посодержательней. Но, увы!
"Дети" на желтом автобусе догоняют меня и тут. Самую классную, энергичную, победную песню "Фантом", про наглого американца, который бомбил вьетнамцев почем зря, а потом был сбит летчиком "Ли Си Цыном" - они вдруг играют на мотив детской песенки, мечтательной и печальной - "Умчи меня туда лесной олень, где сосны рвутся в небо". Бравые летчики "Коля-бей" и "Ваня-жми" тоже стали потерянными одинокими детьми. Да, плохо дело.
"Кипелов". Тут сразу хочу извиниться. Я знаю, что это самый сильный и красивый вокал российского рока. Я знаю, что песня "Я свободен" - шедевр, душеспасение, выход на свет и прочее. Все подпевали. Очень брутальная группа, но в наследство от "Арии" им все-таки досталась привычка выпускать тексты на уровне стишков амбициозного пятиклассника.
"Алиса". Доктор Кинчев таки живчик. Тут уж началось рубилово, в том смысле, что все заразились и ощутили себя тоже живчиками, которым и море, и всякая беда по колено, а особо кинчевствующие, как будто мало едучего Кинчевского вокала, запалили шашки с красным и черным дымом. Воняет, душно, зато телесно-серая гамма наступающего вечера наконец обогатилась цветом живым - цветом красным. Что касается смысловой составляющей - что было у Кинчева самым убедительным и красивым, то и осталось - настойчивое утверждение силы и бурлящей дерзкой радости собственного существования, каковую душевную броню он пытается передать прочим и передает таки криками "Мы здесь!", "Мы есть!", "Вот так!" и т. д. Впрочем, это, конечно, не столько текст и смысл, сколько организм и характер от рождения. Попытки Кинчева сделать тексты концептуальные, православные - заслуживают симпатии, но все же выглядят несколько коряво. Православие его не выглядит таким же живым, как он сам, и похоже на полуожившего, шевелящегося на полу Франкенштейна. Однако, достойный сын профессора Панфилова все равно кажется живее всех прочих присутствующих.
