Чем дальше в лес — зверья больше. В теплушке на соломке на полу бомжами навалом. Ступить негде. Лежа, сидя, стоя — как в СИЗО МВД. Это презренные знаменитости российские, демократы. Теперь вязаные. Повержены клопы. Из князи в грязи. Мерзавцы побеждены. Худые стали, не узнать. В телогрейках, ушанках зековских. Кощеи над людьми, Россией глумились. Порушили, предали, продали. Ошкурили, ободрали, пропили. Себе хапали. Буржуйские реформы чинили. Магнаты были. Много лет стон народа от вождей гнусных, уродов моральных. Теперь их давить в мешке с навозом надо. Деляги бузят, рычат. Волками между собой грызутся. В вагоне перебранка, орут матом. Костерят жаргоном блатным. Теперь на Север искупляться. Чернорабами строить желдорогу. Хоть тресни, но физически вкалывать. К руководству не допускать.
В спецвагоне стоят две клетки. Одна против другой. Е-мое! В них какие нелюди! — Горби и ЕБН. Ругаются между собой. Оскорбляют друг друга. Высший народный суд (ВНС) решил: "Врагов народа Горбачева М.С. и Ельцина Б.Н., виновных в крахе СССР и 10-летнем кризисе, посадить в клетки и повозить по России. Поплевать на них и отправить на вечное поселение на остров Новая Земля".
Видится будущее… После постигшей горькой судьбы воскресла и сохранила свое лицо Россия. Пришел умный, честный правитель. Навел порядок. Жизнь улучшилась. Россиянки стали рожать. Население возрастает. Пятьсот миллионов стало. Пространства и богатств хватает. Воров, голодных, обиженных нет. Национализма, сионизма нет. Правители несут ответственность. Блата, всепрощенности нет. Великая мировая держава. Россия плывет по земному шару. Все считаются с ней. Не смеются, уважают. Не топчут, не унижают. В США русские товары доминируют. Не сырье из России выколачивают. В Космосе равное сотрудничество. Рукопожатия, партнеров уважение.
Отправляется поезд… Гудок электровоза — и "Славянка" звучит на весь мир. Диктор типа Левитана слышен на Земле и в Космосе. Репортеры СМИ бегают, запечатлевают исторфакт. Событие равно взятию рейхстага. Россия-исполин потребовала справедливости, наконец. Пусть гидры освоят Север. Сразу облегчение и стерильность пришли. С Минска, Киева также отправлены последние вагоны на Север. С мразью, с мусором. Славяне очистились и опять вместе. Болели ностальгией. Другие братья тоже умолять стали. Хотят братского Союза. Едут паноптикумы гадов человеческих к возмездию и искуплению. Держава дезактивировалась. Очищенная тронулась к рассвету нового дня. К будущему Великому. Худу, бедам — капут. Поезд тронулся. Фонарь мерцает.
Декабрь 1995 года
Из книги "Стон России от вождей"
Иван Ленцев ГРЯДЕТ ПРАВЕДНЫЙ СУД!
Как же они боялись суда над Иваном Орловым! Как не хотели допустить до закрытого процесса обвиняемого — слабого, избитого, умирающего от тюремных условий, отказавшегося от адвоката одиночку. Как умоляли они своих богов, чтобы русский герой, взрывом своего автомобиля распугавший весь Кремль, растворился навсегда, исчез как дурной сон, не появлялся более в орбитах их глаз. Как сильно они желали — как подло они этого добились.
А начиналось все так хорошо: "Смотрите, вот он, русский экстремист, псих-одиночка, покусившийся на святыни России, вздумавший подорвать Кремль!" Казалось, удача сама плыла в руки: "террорист" пойман живьем, он старик, сломать его — плевое дело. Расколется, раскается, через суд над ним вдарим по всем этим патриотам, таким же, как он.
Процесс намечался шикарный: показательный демократичный суд, развешаны российские триколоры, умудренные лица прокуроров, черные мантии судей, сердобольные адвокаты обвиняемого напрасно мечутся меж кресел. В зале — почетные россияне, их торжественные лица суровы, они ждут справедливого обвинительного приговора. Полно прессы; прямая трансляция на всю страну. Свидетели-жертвы: мальчишки из Кремлевского полка, пострадавшие от варварского взрыва. И, наконец, антигерой — террорист-патриот Орлов, сломленный, жалкий, признающий вину, молящий о снисхождении. Никакой пощады: народ требует покарать “красно-коричневого”. На полную катушку, по честным демозаконам, расстрелять бунтовщика. А после суда, с развязанными руками, — в сторону слюнявые комедии, давить их, патриотов, стрелять-резать русских фашистов, разогнать коммуняк, и чтоб даже вспоминать не смели о слове "русский".
И сорвалось. Не удался пустяк — сломать одного человека. Старик, отчаявшийся, преданный сыном, забытый женой, доведенный до крайности одиночка, с поврежденной во время захвата ногой — выдержал муки, угрозы, ненависть и пугающее забвение.
Прошло всего полтора месяца, а это превосходное, пустячное, но с размахом задуманное дело уже стало разваливаться, осыпаться в прах, превращаться в фарс. И не отрекался Иван Орлов от взрывчатых веществ в своем автомобиле, а уже по показаниям кремлевцев выяснилось, что именно они, открыв огонь, спровоцировали взрыв. Пробили бензобак, начался пожар, от взрыва бензина были ранены свои. Ни разу не отказался Иван Васильевич от своей задумки — взорвать машину на Красной площади, но следствие само пришло к выводу, что никого убить он не пытался, а желал, под "Прощание славянки" из громкоговорителей на крыше "Москвича", отъехать к Лобному месту и подорвать себя одного — в знак протеста против режима, против чужеродных правителей, против бед России. Чудная идея процесса над русским экстремистом таяла как туман.
Его кинули в Бутырскую тюрьму, в грязь, в жуткие, невыносимые условия. Должны были в Лефортово, обещали об этом, когда склоняли к сотрудничеству. Он отказался. Его уже привезли к лефортовским воротам, но там не приняли: "Нужна психиатрическая экспертиза". Под этим предлогом и отправили в Бутырку, в психиатрическое отделение. О самой экспертизе, при которой полагается стационарное обследование, забыли. Еще агитировали: ты сознаешься во всем, мы тебя признаем невменяемым и быстро отпускаем. А Орлов и не отказывался ни от чего, не желал предавать себя, да и не мог он переписать свои планы: весь план действий на Красной площади был подробно изложен в его так и не опубликованной книге "Судьба человека-90", в его последних письмах.
За две недели до смерти Иван Орлов отказался от своего адвоката. Адвокат, сердечная женщина, желала спасти его, вытащить из волчьей ямы, выстраивала тонкие ходы защиты, советовала, наставляла, как говорить, что отвечать. Он не хотел. Не стремился выгадать себе за счет уловок и умолчаний год-другой жизни на ельцинской "свободе". Следствие назначило Орлову адвоката из своих — чтобы было кому бумажки подписывать. А ему было все равно, он уже жил в предвкушении суда, на котором не он будет оправдываться, а враги Родины, его личные враги.
Иван Орлов ждал суда, страстно, неистово. И все шло к процессу — но не над Орловым, а над режимом, над кремлевскими вампирами, над всей шоблой-воблой, которую он стирал в порошок в своих книгах, которую он хотел изничтожить на предстоящем суде.