Поэтому позвольте обратиться здесь ко всем сердобольным (употребляю это слово без иронии) и просто добрым русским людям и россиянам. Помогите народным талантам Антоновым! Если у вас есть такая возможность, приютите хотя бы одного из членов этой семьи у себя, если вы проживаете у Москве или ближнем Подмосковье.
Антоновы — люди “без вредных привычек” — не пьют, не курят и уж, конечно, не употребляют наркотиков. Они вежливы и, несмотря на все невзгоды, не теряют надежды. И Мария Александровна, и Саша, и Валентин вполне “мобильны” — способны вести домашнее хозяйство, ходить для вас в магазин, приглядывать за домом, убирать. Они чистоплотны, у них даже есть некоторое “движимое” имущество (сейчас оно находится в бомбоубежище). Если вы их приютите, больших неудобств они вам не причинят. Валентин собирается ехать за границу — заработать денег концертами, — у него много приглашений, но нет загранпаспорта, а оформить его в их положении нелегко. Александр — больше философ балалайки, чем выступающий музыкант: он разработал некую систему космических соответствий балалайке, своего рода “астральную символику” ее, изучает культуру и философию разных народов. Мария Александровна — человек из простой русской семьи (это становится понятно при первом взгляде на нее). Несмотря на это, она также незаурядный музыкант и прежде руководила ансамблем.
На балалайке можно сыграть и полонез Огинского, и “Коробейников”, и 24-й каприз Паганини. Но что поделаешь — уступила она место современным электрогитарам и синтезаторам. Но в русском сердце она еще сохранила место. А вот найдется ли уголок в Москве для Антоновых?
Александр Лысков УБОЙНЫЙ ШЛЯГЕР
Известная эстрадная певица Бишкина решила родить от нового молодого мужа, тоже популярного певца. Беременность протекала сложно. В конце концов даже гормональные препараты не помогли, и Бишкина, которой особенно удавались трагические произведения, отважно пошла на казнь, далеко не сценическую — легла до срока с подвешенными через блок ногами для сохранения плода последней любви.
Было утро. Выйдя из своей спальни в коротком махровом халате, Эдик Барский — ее супруг — игриво спросил у нее:
— Ну как наш сынулечка, козочка моя?
Она заматерилась и разрыдалась на своей никелированной лежанке. Требовала отвязать, просила сигарету, умоляла о глотке коньяка.
— Ласточка, потерпи. Сейчас я тебе скажу, сколько нам еще осталось ждать.
Он подошел к самодельному, раскрашенному фломастерами календарю, наподобие дембельского, и поставил крестик в клеточке.
— Сто пятьдесят шесть деньков осталось, кисанька. Я люблю тебя!
Он поцеловал ее и ушагал к традиционному утреннему йогурту с мороженым — изящный, красивый, переживавший расцвет первой молодости и удачного брака с женщиной в половину старше его.
На эстрадных тусовках злые языки поговаривали, что в прыщавом отрочестве Эдик домогался мамочки. И она, зная о его тайной склонности, устроила этот брак с пожилой и хозяйственной дамой, с которой можно было ему и спать по ночам и становиться капризным обожаемым сыночком днями. Девушки, молодые сильные женщины интересовали его только как носители денег на его концерты и в ларьки за его компакт-дисками. Он сам оглуплял их своими песенками, а потом в батистовой ночной рубашке плакался мамочке про их дурость и приставания.
На кухне, на эстраде с электроплитами, мойкой, кондиционером и непригораемыми кастрюлями исполняла свою партию давняя служанка Бишкиной, пожилая, пьющая тетка, которая запросто обзывала хозяйку старой блудницей.
— Ку-ку, тетя Аня! — войдя в кухню, Эдик Барский скорчил улыбочку. Он знал, что служанка ненавидит его и побаивался.
Получив от презиравшей его тетки фужер и розеточку, Эдик убрался в гостиную. Кожаное кресло колебало и покачивало его, пока он позванивал серебряной ложечкой о хрусталь и о свои знаменитые зубы.
Бархатный белый пинчер лежал у его ног, засунутых в пушистые игривые шлепанцы.
Тишина стояла в квартире умопомрачительная, специально созданная при перепланировке — в контраст с грохотом и визгом репетиций и концертов.
Музыку в этой квартире держали на посылках, ее давно уже не слушали, а лишь прослушивали изредка — от сочинителей, чтобы потом пропеть ее, заработать на этом и опять заткнуть уши ватой.
Квартира представляла государство в государстве, имеющее раскидистую финансовую систему и даже маленькую армию охранников. Двадцать лет потребовалось лохматой матке-гусенице современной эстрады, чтобы отвоевать эту территорию у пошлых людишек. Все свои лучшие годы жизни Бишкина надрывалась, продавалась, скаредничала, распевая и распивая, скандаля и приплясывая. Наверно, такой бы славной разбитной чувихой она и в истории осталась, если бы не этот соблазн — поиметь мальчика в мужьях на старости лет и зачать от него. С этим последним скандалом публика стала отворачиваться от нее...
В то время, когда Эдик Барский пил йогурт в гостиной, а она, скрежеща зубами, поджидала гинеколога, к ней в сопровождении охранника проник один из множества предыдущих мужей, бывший администратор заштатной филармонии с плоским лицом и маленькими пузырьками водянистых, слегка косящих глаз. Он тяжело, с одышкой сел в кресло. Его бывшая любушка даже не потрудилась задернуть шторкой голые до пахов поднятые ноги. Она лишь проворчала:
— Ну чего пялишься? Что за дела?
— “Власта” сегодня обанкротилась.
— Что?! Ты убить меня хочешь? Пошел вон!
— Сама ты пошла, знаешь куда? Звони в прокуратуру. Кто там у тебя на крючке? Поднимай всех. Может, успеем еще свои деньги вытащить. Нужен всего час. Отмена санкции или еще что-нибудь. Обещай любую сумму.