Еще одно проявление кризиса — в полном безразличии людей друг к другу — часто бывает, никто не вызовет “Скорую” к истекающему кровью на улице человеку. Никто не уступит мчащемуся реанемобилю дорогу в пробке. И когда “скорая” наконец приедет, помощь уже не требуется.
Если нарастает напряженность в стране, ссорятся политики, взлетает доллар — значит, больше будет работы у “девятки”, больше сожгут они бензина, нервов, одноразовых шприцев и бинтов. На предприятиях от нищеты станут экономить на технике безопасности — и кого-то ударит током, оторвет ногу, проткнет железным стержнем. Плоды всех наших реформ, махинаций и споров, глупости и злобы круглые сутки, месяц за месяцем, год за годом собирает со всех закоулков столицы “девятка” и подобные ей бригады. Откачивают, спасают одних и сразу же едут за следующими.
В центре Москвы эту непрерывную битву за человеческую жизнь ведет Центральная подстанция “Скорой помощи”. Трудится на подстанции больше трехсот шестидесяти человек по сменам. В самом сердце, посреди второго этажа — диспетчерская. Здесь миловидная девушка-диспетчер ответит на вызов, узнает в чем дело и решит какую бригаду, из числа свободных, к вам выслать. Объявит в микрофон номер нужной бригады, подготовит карту вызова и положит в окошко. Все происходит довольно быстро, телефон звонит часто, но суматохи в диспетчерской нет, вполне справляются два человека — девушка и молодой человек. В диспетчерской, как и везде, где я побывал на подстанции — чистота, порядок и даже уют. Светло, тихо гудят три компьютера, напевает в магнитофоне про “Владимирский централь и ветер северный” Круг. Сюда стекается местное общество — пока свободные от работы фельдшеры, медсестры и братья, врачи. Сплетничают, обмениваются новостями. Два фельдшера — женщины недавно вернулись от жены генерала Рохлина — ей было плохо. Кто-то рассказывает анекдот про “контрольное” изнасилование, шутят над тем, как меняется смысл фразы “…плохо, парализовало”, если пропустили запятую. Кто-то курит в конце коридора, кто-то звонит домой, говорит, что у него “все нормально”. На маленькой кухоньке на плитах разогревают пищу. По другую сторону коридора в большой комнате, составив в ряд несколько кресел, дремлют в ожидании вызова те, кого срубил сон. Глядят усталыми глазами в телевизор — там кого-то режут на улице китайские подростки.
Руководит работой подстанции заведующий Леон Меликович Акопов, невысокого роста, с умными и добрыми глазами, выглядит чуть устало и озабоченно. Журналисту, однако, обо всем говорит бодро и успокоительно: “Все у нас нормально, справляемся”. Хвалит своих подчиненных, технику и машины. Деньги здесь людям платят, хоть и не большие, но, по словам заведующего, день в день. Врач с максимальным стажем работы на “Скорой” получает чуть больше тысячи рублей, а фельдшер — шестьсот. Прожить в Москве на такие деньги сложно, тем более нельзя прокормить семью.
Центральная подстанция — самая крупная в Москве и в России. Здесь базируются 27 бригад “Скорой помощи” — 14 линейных и 13 специализированных. Это — громадное хозяйство, сотни людей, аппаратура и тому подобное. “Руководить жизнедеятельностью такого гиганта очень сложно, — сетует Леон Меликович. — С одной стороны лучше было бы создавать побольше маленьких подстанций — проще управлять, ближе добираться до больных. Но с другой — только на базе таких громадных подстанций, как Центральная, можно организовать специализированные бригады”.
Центральная подстанция — самая первая в Москве. Здесь возникла и стала разрасться московская “Скорая помощь”. Созданная в 1919 году, подстанция приняла первый свой вызов 15 октября 1919 года. Скоро Центральная отметит свой 80-летний юбилей.
Центральная подстанция оснащена лучше всех в России. Тут Леон Меликович добрым словом вспоминает Газпром, подаривший Москве три года назад 30 новых реанимационных “мерседесов”, — они достались Центральной.
Центральная подстанция частенько помогает соседям. Ее бригады, особенно специализированные, выезжают на окраины столицы, в Подмосковье и даже в соседние области, когда там не могут справиться своими силами.
Всего в столице сейчас уже больше пятидесяти подстанций “Скорой помощи”, и их продолжают строить. Эта мощная система в прямом смысле принимает на себя боль и ужас мегаполиса с именем Москва.
..."Девятка" едет на базу, как здесь говорят, — “домой”. Вавулков, фельдшер с пятилетним стажем, говорит, что сильно достали шутники с ложными вызовами. Бригада мечется где-то в дебрях, куда ее вызвал какой-нибудь придурок, поигравшийся с телефоном, а в это время кому-то действительно нужна реанимация. Бывают неприятности, когда на место ДТП или перестрелки бригада приезжает раньше милиции, — потом долго таскают в качестве очевидцев. Получается, что между сутками дежурства вместо отдыха приходится целыми днями сидеть в милиции. Еще бывает, пострадавшие отказываются от помощи. Обычно так себя ведут самоубийцы, раненные в разборках и наркоманы. Таких приходится спасать силой, к таким обычно посылают бригады, где врач и фельдшера — мужчины.
Заверещала рация. Диспетчер Центральной передает девятой вызов: “Девочка, один год, инородное тело в носу”. Машина, не доехав до базы, круто разворачивается и едет по указанному адресу. Водитель — Николай Иванович Куделин, за рулем с 70-го года, с 81-го работает в этой бригаде.
Свернув с проспекта в проулки, ловко проезжает дворами, находит нужный дом. Бывает, говорит, подолгу приходится кружить в поисках дома, откуда был вызов.
Приехали. Маленькая и миленькая девчушка по имени Лиза, кушая изюм, засунула себе в нос крупную изюминку. Мама не смогла вытянуть это “инородное тело” сама и, испугавшись за свое чадо, вызвала “Скорую”. Девочку вместе с мамой сажают в машину и везут в больницу к ЛОРу. Бригаде снова не пришлось применить свое мастерство. “Ну и слава Богу!” — думаю я. По дороге снова застряли в пробке. Водитель рассказывает, как осенью в пробке чуть “не потеряли” — жаргон “скорой” — больного, случайно выстрелившего в себя милицейского опера. Простояли больше сорока минут.
Отвезли Лизу в больницу. Возвращаемся “домой”. Спрашиваю, как выглядит реанимация. Наверное, в несущейся на безумной скорости по шоссе машине совершается этот бой за человеческую жизнь. Сергей Михайлович Терехов — фельдшер, объясняет мне, что нельзя проводить реанимацию на ходу — машину трясет и производить точные выверенные реанимационные действия невозможно. Слишком велик риск ошибиться. На любом резком повороте можно просто упасть на больного. Если положение становится критическим, останавливают машину и начинают реанимацию прямо на месте — в машине есть все необходимое. “Так что самое плохое — это когда реанимобиль стоит посреди улицы, — объясняет Терехов. — Это значит — дела совсем плохи. И там, за стеклами, бригада в одиночку борется за человеческую жизнь”.
Девятая бригада относится к НИИ им. Склифосовского, за ним и закреплена. Поэтому с выезда вернулись туда. Институт вплотную прилегает к Центральной подстанции. Слышавший много легенд о “Склифе”, я ожидал увидеть громадное здание, освещенное жуткими синими огнями. На самом деле институт с виду ничем особенным не примечателен. Аккуратно прибранные дорожки с ровными сугробчиками по обочинам подводят к крыльцу. Внутри — охрана на входе и длинный коридор с дверями на обе стороны. Ничто не говорит о предназначении заведения. Только напротив некоторых дверей на скамеечках сидят люди. У них на лицах сочетание страха, скорби, боли и надежды. За этими дверями решается судьба близких и дорогих им людей. На дверях написано: “травматология”, “хирургия”, “токсикология” и так далее — во всю длину коридора. Время от времени к крыльцу подлетает “Скорая” и “Склиф” принимает нового пациента.