Осик откликнулся с пониманием.
— Не там ищешь, коллега, — заметил он снисходительно, нагребая столовой ложкой черную икру на ноздреватую свежую булку. На самом деле все эти заказные убийства, разборки, взрывы, растление младенцев и вообще всякая катастрофика давно навязли у людей в зубах. Их перекормили этим до блевотины.
— Любопытно, — иронически буркнул Спиридонов. — И что же, по-твоему, читатель жаждет получить взамен?
— Сказку... Да, да, красивую социальную сказку. Ты покажи быдлу кусочек благодати, посули, что у него, у быдла, есть шанс приобщиться, — и оно тебя мгновенно возлюбит. Памятник поставит при жизни. Классик не шутил, когда сказал: тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман. Скажи придурку правду — он тебя возненавидит, наври с три короба — прославит, как благодетеля. Так мир устроен, Генюшка, не нам его менять. На этот психологический феномен опирается, как каменный столб, любая идеология, от капиталистической до неохристианской.
— Конкретно, — Спиридонов, нервничая, опрокинул стопку “абсолюта”. Он не любил нравоучений. — Что ты предлагаешь конкретно?
Осик не заметил раздражения друга.
— У моей передачи рейтинг все время растет, а ей уже шестой год. В чем секрет? Объясняю популярно. Чем человек бомжистее, тем больше ему хочется схавать чего-нибудь на халяву. Я даю ему такую возможность. В моем шоу никто никогда не проигрывает, понимаешь? В сущности, это земная модель рая. Вся задача только в том, чтобы туда попасть. А уж если попал... Знаешь, когда меня эта идея озарила, я начал себя уважать. Вот он и есть — возвышенный обман, можешь потрогать руками.
Спиридонов, слушая похвальбу приятеля, совсем закручинился и в забытьи осушил очередную стопку. Самое обидное, что проклятый телевизионный кукушонок, по всей вероятности, абсолютно прав. Пора, пора менять амплуа неистового разоблачителя, борца за справедливость на роль доброго дядюшки-дарителя. Но как? Газета — не экран, и слова, напечатанные на бумаге, не сунешь читателю в зубы, как “сникерс”.
— Теперь возьмем твою проблему, — будто подслушав его мысли продолжал Осик. — Недавно у нас побывала забавная девчушка из Федулинска. Такой заштатный подмосковный городишко, гнилой и никому не нужный. Население что-то около ста тысяч. В основном — ученая братия, бывшие оборонщики, а уж это, сам знаешь, совки из совков, ржавые гвозди. Публика совершенно никчемная, их уже не переделаешь. Девчушка мне, однако, понравилась, и я ее сперва, как положено, оприходовал в кабинете на предмет невинности. И вот между делом она рассказала кое-что любопытное про этот Федулинск. Якобы там до того разумно устроена жизнь, что нет никаких волнений, беспорядков, голодовок и даже преступлений. То есть тишь и гладь, и божья благодать. Все довольны всем, каждый день, как праздник.
— Такого не может быть!
— Допустим, не может, — согласился Осик. — Допустим, это плод больного девичьего воображения. Тем более, она мне показалась какой-то немного заторможенной. И раздевалась как-то медленно. Никаких вопросов не задавала. Зато уж как начала щебетать, еле остановил... Хорошо, пусть бред, но что тебе мешает съездить и посмотреть? Я дам ее адрес. Потолкуешь с ней, оглядишься. Если хоть сотая доля ее фантазий правда, то ведь это и есть суперсенсация. Что-то приукрасишь, отретушируешь... Генушка, это же клад!..
Утром на похмельную голову Геня Спиридонов вяло перебрал два-три сюжета, которые мог бы предложить в номер: четырнадцатилетняя спидоносица, заразившая за вечер десятерых мужчин; депутат, застреленный в объятиях чернокожего любовника; взрыв на Сущевке, снесший половину девятиэтажного дома — двадцать трупов и сколько-то раненых; авария на окружном шоссе, пьяный водитель “мерседеса” врезался в автобусную остановку, четыре покойника, а на виновнике происшествия ни царапины — и прочее такое, рутина — действительно скулы сводит от скуки, притом товарец, разумеется, не первой свежести, за вечерними теленовостями не угонишься.
И тут всплыл в памяти вчерашний разговор с Осиком: собственно, почему бы и нет?
Недолго думая, Геня позвонил в редакцию и предупредил, что уезжает в срочную командировку, вернется поздно вечером. Заодно узнал у всеведущей секретарши “главного” новости: кадровая чистка не началась, но в редакции тихо, как на кладбище, слухи самые ужасные, сотрудники не вылезают из кабинетов, и на всякий случай никто ни с кем не здоровается.
Через час Спиридонов сел в электричку на Ярославском вокзале, еще через полтора часа ступил на дощатую платформу горда Федулинска. День будничный, электричка шла полупустая, и Геня в дороге немного подремал, хотя поминутно отрывали от сна крикливые, настырные поездные торгаши, подсовывающие под нос всякую дрянь, от залежалых, никому не нужных бульварных романов, до ситцевых трусов китайского производства. И все за смешную цену.