Отвратильнее всего выглядели полные ведра картошки, горки яблок и помидоров, банки с соленьями, стоявшие в ряд на прилавках, под которыми были навалены окровавленные тела. Спасатели с ожесточением скидывали нетронутые ведра и ящики, растаптывали груды картошки и черепицы, кромсали электроклещами металл, прорывались к коченеющим телам.
Ни один из уцелевших так и не смог описать взрыв. Все помнили лишь свои ощущения: произошло что-то, потом меня сшибло, потом я открыл глаза и увидел лежащий хлам вперемешку с разорванными телами.
Сразу погибли 55 человек, и еще 89 человек были ранены.
"Кто хочет войны — тот глупец. Мы не ингушские бандиты, веками грабящие стариков и уводящие скот. Мы — потомки гордых алан, защитников гор!" — так говорят осетины. Ставить на одну доску чечено-ингушских боевиков и осетинских командиров добровольческих отрядов может лишь слепой. Первые воевали против России, вторые защищали ее целостность. Первые и сегодня держат до зубов вооруженные отряды, нападают на русские города, дагестанские деревни, осетинские села. Вторые давно подчинились приказу, сдали оружие, и сегодня могут лишь бессильно смотреть, как бесчинствуют враги России. Первые нападают из засад, стреляют в спину, сражаются с женщинами и стариками, взрывают бомбы на базаре. Вторые издревле были настоящими мужчинами, отважными воинами, показав семь лет назад на деле, что значит — осетин в бою.
Спросите любого осетина, защищавшего свою землю: хочет ли он воевать. Ответ однозначен — нет! Так почему же не только в далекой Москве, но и во Владикавказе власти по сию пору преследуют своих же защитников, вместо того, чтобы доверить им охрану Республики?
Ненависть — вот во что после взрыва превратился Владикавказ. Ненависть к безымянным врагам с восточной стороны слетает с уст стариков, колотится сердцами мужчин, жжет глаза женщин. Ненависть точит родовые кинжалы, покрывает испариной стволы спрятанных в земле и подвалах автоматов. Ненавистью пронизаны смолкшие на время траура, осунувшиеся улицы древней Осетинской слободки. Ненавистью дышат кривые обрубленные безлистые деревья, гранит набережных Терека, изогнутые чугунные решетки на окнах.
А в больницах идет изматывающее сражение реаниматологов и хирургов за каждого раненого наперекор всем террористам. И радость свадебного застолья в скорую Пасхалию — это радость того, что мы живы назло взрывам и будем жить, и еще повоюем!
Владикавказ — Москва
оборудование для дайвинга сайдинг vytec 4
Сергей КАРА-МУРЗА ПОКА ЛЕТИТ РАКЕТА
ПАЛАЧИ ЦИВИЛИЗАЦИИ снова опустили топор на Сербию. Рубят пока не по шее, кромсают тело. Оно должно кровоточить, а народы мира — смотреть. Человечество испытывают на подлость. Мы с сербами в одном окопе, сегодня громят их фланг. Их не надо жалеть, у них надо учиться. Надо понять, что успевает мысленно крикнуть своим сыновьям и внукам старик-серб, почуяв в темном пространстве ракету "томагавк", идущую на его дом. Что он вспоминает и думает, пока ракета летит? Нам надо понять, потому что мы повторяем путь Югославии.
КРОВЬ СЕРБОВ НАМ очищает душу. Но этого мало, надо очищать и ум, и волю. Уроков эти бомбежки дают много, надо успеть их усвоить. Тогда и сами успеем почистить автомат, и сербам поможем.
В "Завтра" № 11 была моя статья на важную тему "Революция или гибель". Она неоригинальна, лишь упорядочивала то, что известно. Но многие товарищи посчитали: то, что сказано в статье, преждевременно, почва для этого еще не созрела. Возможно, так, но почва созревает, и процесс этот идет быстро. Так что надо об этом говорить. Да, пока что крепки культурные барьеры, затрудняющие восприятие идеи революции. Россия была традиционным обществом, взорванным в 1917 г. после полувековой "либеральной" подготовки. Но оно восстановилось в виде СССР, и сталинизм был в своих существенных чертах реставрацией после революции (с жестоким наказанием революционеров). В ходе ломки было устранено классовое деление — основа западной демократии как "холодной гражданской войны". Сталинизм означал единение подавляющего большинства народа, максимальное выражение его общинных принципов. Поэтому революционное начало, тем более идея перманентной революции Троцкого, отвергалось в СССР с огромной страстью.
Советское общество стало принципиально нереволюционным. Но мы уже живем не в советском обществе — уже подросли новые поколения с жестким мышлением. Разрыв с ними будет иметь фатальное значение. Речь идет о том, чтобы, отрицая революционизм, вобрать в себя назревающую революционную энергию новой, воспитанной уже не в советском обществе молодежи. Это значит признать эту революционную энергию разумной и законной и предложить такой механизм ее реализации, чтобы стала достижимой позитивная цель, но не на пути разрушительного бунта. Такой механизм в Индии нашел Махатма Ганди — но люди видели, что речь идет именно о революции, а не об иллюзорном "переваривании" английских колонизаторов. Такой механизм нашли испанцы, филиппинцы, палестинцы, в каждом случае по-своему. Россия — иной мир, и нам самим искать выход.
Пока что в предложениях оппозиции о согласии нередко звучит такой мотив: уступите немного, не то произойдет революция. Я думаю, что уступки уже не спасут положения — разрушение страны зашло слишком далеко, и революция становится единственным спасением от гибели. Довели.
Повторю некоторые тезисы той статьи с пояснениями. Под революцией сегодня мы понимаем глубокое изменение общественного строя и системы хозяйства, достаточное для восстановления независимости страны, обеспечения сносного существования народа и быстрого развития всех отраслей, гарантирующих сохранение нашей цивилизации. Сегодня очевидно, что косметические улучшения нынешнего государства и хозяйства ("смена курса реформ") проблемы не решат.
Условием совершения такой революции является получение номинальной политической власти в рамках нынешней системы. Кризис режима Ельцина делает это возможным. Но мы говорим не о победе на выборах, а о том, что последует за этим. От этой программы и зависит победа на выборах.
Революцию отвергают из-за риска насилия. Вообще говоря, это — тезис второго порядка. К его обсуждению надо переходить лишь после того, как мы придем к выводу, что без насилия спасение возможно, иначе он просто не имеет смысла. Человек, на которого напал убийца, всегда предпочтет договориться с ним миром или убежать. Но если это очевидно невозможно, единственным средством спасения оказывается насилие — сопротивление с использованием силы. Однако в нас отрицание насилия пока что настолько сильно, что приходится снова возвращаться к этому второстепенному пункту. Считать, что революция неизбежно сопряжена с насилием, — следствие незнания, целенаправленно созданного советским охранительным обществоведением (я отвергаю мысль о сознательном подлоге).
Революция вовсе не обязательно сопряжена с гражданской войной (можно даже сказать, что гражданская война — редкий случай в революции). Конечно, при любой революции есть риск социальных конфликтов и вспышек насилия, но если революционные силы имеют политическую власть, этот риск можно свести к минимуму. Но и это, опять же, не главное. Главное в том, что риск острых конфликтов с насилием велик во время всякого глубокого кризиса и, как правило, в самой страшной форме этот риск воплощается в жизнь как раз в том случае, если отсутствует революционный проект разрешения кризиса. Так что те, кто отвергает революцию, должны показать, что этот отказ не приведет к более массовым жертвам. Или политики ожидают, что люди настолько ослабеют от голодухи, что насилие при вспышках их отчаяния будет односторонним — их удастся забить просто дубинками?