Единственный от Москвы номинант в разделе “Лучший спектакль” — “Жак и его господин” М.Кундера, театр “Сатирикон” в постановке Е.Невежиной, которая не попала в номинацию “Лучшая работа режиссера”, где три других московских режиссера — А.Пономарев, В.Фокин и А.Васильев, выставив свои спектакли в разделе “Новация”, посоревновались с балетом Кинетического театра. Поскольку ни актеры, ни художник спектакля также не были отмечены в номинациях, остается предположить, что оргкомитет Национальной театральной премии хотел таким образом отметить драматурга за неимением специальной номинации, который переделал диалогическое повествование широкого жанра Дени Дидро “Жак-фаталист и его хозяин” в заурядный романчик. А образ “большой дороги” — образ феодальной Франции, бредущей в никуда, как душевнобольной человек, у которого голова и тело в полном разладе, переписал в сальный анекдот с “философски-религиозным” хвостиком о высшей предначертанности всякого адюльтера. “Я не пишу романа”, — заявил Дидро на страницах “Жака-фаталиста”, — “а кроме того, читатель, все любовные побасенки да любовные побасенки!.. Всех вас держат и еще долго будут держать на этой диете и она вам не надоест... Мне хотелось бы, чтобы история секретаря маркиза Дезарси тоже оказалась любовной басней, но боюсь, что это не так и что она вам надоест. Тем хуже для маркиза Дезарси, для Хозяина, для Жака, для вас, читатель, а также для меня”.
Хуже всего, что надоело до смерти, когда единственной задачей театра становится — “не надоесть!” Уши, конечно, могут у кого-нибудь завянуть, но не становится слаще во рту у зрителя от того, что в спектакле “Сатирикона” слово “зад” повторяется на разные лады раз восемьдесят! (У Дидро — всего раз на 213 страниц убористого шрифта.) У Дидро — действительно эротически (а не похабно) выписанные сцены появляются только ближе к финалу, как приманка и десерт к основному блюду “безжалостного суда над действительностью”. А в спектакле — это и есть та самая “диета”, которой потчуют зрителя в похожих друг на друга, как братья-близнецы, представлениях, меняя лишь декорации. Кстати, о декорациях: довольно остроумных превращений телеги (в чердак, кровать, тюрьму и т.п. вещи, сотворенные конструктором декораций кандидатом технических наук Сергеем Фокиным) — маловато будет для того, чтобы назвать происходящее сценическим действием. У Дидро образ действия находится в слове, и что с этим делать — современному “психофизическому” театру невдомек. Просто наложить массив текста на мизансцену, и сквозное действие означает похоронить смысл текста под банальнейшей мизансценой и примитивнейшей психофизической задачей. Так что замах был здоровский.
Первым не московским драматическим театром на “Золотой маске” отметился Театр драмы из Екатеринбурга спектаклем “Русская народная почта” О.Богаева.
Кажется, что Николай Коляда (известный драматург, вдруг занявшийся постановкой спектаклей) так и не понял, до какой степени он испортил пьесу своего ученика. Но пьесу можно прочитать и убедиться, а актерский труд Валентина Воронина, выдвинутого на премию “Золотой маски”, угроблен совсем. Засовывать грязные ватные тампоны в уши, ноздри и кровоточащие десна — нельзя. Нельзя мне даже об этом писать, а смотреть это — НЕВОЗМОЖНО. Научиться режиссерским понятиям у Виктюка? Сложно. В финале спектакля актер выплевывает всю эту гадость изо рта, но играть уже, оказывается, нечего.
В планах П.Коляды-режиссера — выпуск собственной пьесы “Корабль дураков”. (Где-то я уже смотрел такое кино.) А слабо(?!) поставить спектакль по своей пьесе, сыграть в нем главную роль, профинансировать все это не из государственного, а из собственного кармана и, записав на видео, смотреть дома по телевизору? Не морочить людям голову? И не заниматься коллективным самоубийством?
Спектакль “Кармен” Театра для детей и молодежи из Вологды выдвигался на соискание премии “Золотая маска” в номинациях “Лучший спектакль” и “Лучшая работа художника” (Степан Зограбян и Ольга Резниченко). Загон для скота, вокруг которого, опять-таки прямо на сцене, располагаются зрители, сам по себе выполнен довольно культурно, но с таким же успехом он годится и для какой-нибудь пьесы из жизни американских ковбоев или австралийских овцеводов. Очень много располагающей поспать атмосферы и полное отсутствие сценического действия за исключением, пожалуй, сцены Маттео-Фортунато, но это уже — из другой новеллы Мериме. Приличные актерские работы второго плана Александра Межова (Маттео) и Владимира Боброва (Гарсиа Кривой) положения не спасают. Общие места, “мертвуха” и претензия на “страсть” стали нормой для московской сцены и незачем было везти это из глубинки.