И мы точно так же, как и все остальные народы, имеем свой счет к вождям. Традиционно мы почитаем их в соответствии с имперскими мерками, так как мы — народ империи, это обязывает и нас, и наших правителей. Если они оступаются, их можно простить. Но если они круто сворачивают с исторического пути — рука неизбежного возмездия настигает их. К тираноциду русские прибегают не часто. Но все таки иногда прибегают. И затягивается удавка на клокочущем горле, и отключается катетер, и вводится отравленный укол, и нанятый палач колет жертву.
Позднесоветский период оскопил нас. Сделал внешне сахарными. В военных академиях больше пацифистов, чем в поселениях хиппи. При слове "война", "агрессия", позднесоветский человек кричал "чур-меня, чур", "это не про меня, не для меня". Мы совершенно забыли о кровавой стороне бытия, о необходимости убивать и страдать, яростно защищать свое и дерзко атаковать чужое. У нас отбито обычное человеческое достоинство, заставляющее подчиняться одним и восставать на других. Марево позднесоветских кабинетных анфилад, скучающий чиновник, безсобытийная рутина службы. "Миру — мир".
Из этой трясины медленно растворяющейся поздней империи нас выкинуло вражьей волей на помойку истории — брутально и жестко. Не разбудили, не встряхнули, не поставили в вертикальную позу, но так же на четвереньках переместили из сонного и спокойного послушания в рабскую колонию острого наказания. И вместо расплывчатой маски всемогущего правителя-тюфяка на социальном небе России вырисовался оскал тирана.
Он, тиран, брал на себя ответственность за пробуждение. Он был зол и брутален. Но это шло в плюс. Он скрутил шею тюфяку и заявил, что "все будет по-новому".
Он взялся вызвать дождь в великую засуху...
3. Дикая охота нигилистов
Пусть мы потеряли в позднесоветской мгле нити истории, вехи национального бытия, ориентиры пути. Встряска должна была пробудить нас. И как обычно, правитель должен был исполнить нашу волю. Но воли не было. Она спала. Мы бредили останками того, что кончилось, химерами того, что смутно маячило по ту сторону политических и социальных границ. И тиран стал воплощением нашего бреда.
Он тявкал, визжал, криво улыбался, ездил в иные державы. Он матерел и коснел, напитывался соками, буйствовал, стрелял. Но истории из этого не получалось.
Просто проеденное червем отчуждения советское имперское здание стремительно рушилось, а он “прорабствовал” на пепелище — "толкай колонну, все равно покосилась; вали крышу, и так едва держится; оттаскивай стену, не видишь, кривая..."
Почему его не убили сразу, как только дошло, что это не шеф команды спасателей, а директор спецслужбы морга? Почему тираноцид задерживается, когда повод налицо?
Поверхностные объяснения не принимаются — пустить себе пулю в голову отчаявшемуся от продажи Родины спецназовцу не страшно, а избавить народ от юродствующего монстра, страшно? Нет, так не бывает.
Просто не кончилась эпоха бреда, всеобщего бреда, в котором способны эффективно действовать только персонажи неоновых галлюцинаций — арестованные и оправданные банкиры, телеведущие, перверты эстрады, неоконформисты.
Наш тиран — воплощение того, как мы растерялись, как мы потерялись, как мы жестко и глупо оступились, соскользнув в пропасть.
4. Стоп — делириум!
Ясно, что он не пробудит нас. Ясно, что тот, кто пробудит нас, будет иным. И без кепки, поскольку все это — гримасы "переходного периода", активисты национального делириума.
Постепенно просветляется картина того, кем мы являлись и кем мы должны были бы являться сегодня. Очень медленно, преступно медленно, позорно медленно, но проясняется. И в этой фазе нам нужен будет жестокий, безжалостный, железный правитель. В нем должна воплотиться национальная воля, наше предназначение. Имперская, государственная, историческая, народная, цивилизационная. Дикость ситуации потребует каленого железа, огня, меча, беспрекословной воли.
Мы, русские, шли своим путем непрямо, отклоняясь то в одну, то в другую сторону, но вектор движения был очевиден. И когда цель была на расстоянии вытянутой руки, под темным гипнозом, впав в кому, мы внезапно забыли о ней. Расплавленное сознание и предрассветные духи клокочут — "нет цели, больше нет цели, все, что было, не правда". "Ничего нет". В окружении болотных огней святого Эльма — персонификация нигилизма. Тиран, не только не способный вызвать дождь, но мечущийся по иссохшим полям с обезумелой свитой, и топчущий жалкие и без него засыхающие ростки.
И дикая охота полумертвого владыки-вампира, продлевающего свое сумеречное существование по всем правилам властелинов древности — через обновление крови, позаимствованный у фетальных крох — кружит по нашим ландшафтам свинцовым градом.
Его, безусловно, надо убить. Давно надо было убить. Он не вызвал дождя. Он обманул нас. Но сделать это должен новый правитель. Встать и отвинтить старикану голову. С чеченской радикальностью и живописной наглядностью — русский тираноцид. Тихо удавить не пройдет. Не поможет.
Мы — русские!
Стоп делириум!
Храм Новой Родины впереди.
За сумерками тирана.
Определение расхода и контроль расхода дизельного топлива 13
А. Милорадов КОНЕЦ ЯЛТИНСКОГО МИРА
Послевоенная реальность на языке международной политики называлась "Ялтинским миром". В основании этого мира было негласное распределение зон влияние на всей планете между североатлантическим сообществом и странами Варшавского договора. Грубо говоря, это был раздел мира между зонами, контролируемыми Москвой и Вашингтоном с огромным сектором промежуточных стран, сосредоточенных чаще всего в Третьем мире и объединенных в "Движение Неприсоединения". В основе "Ялтинского мира" и его юридического обеспечения на уровне международных институтов были положены не какие-то абстрактные принципы, но чисто силовая реальность, отражающая соотношение стратегического потенциала советского лагеря и стран НАТО (в первую очередь, США).
Такие организации, как ООН, ОБСЕ и их культурные эквиваленты (ЮНЕСКО) были выражением баланса между двумя противостоящими лагерями, нейтральной правовой зоной, задача которой заключалась в легитимизации того "статус кво", которое сложилось после Ялты. В Ялте главы стран победителей - англосаксы Рузвельт и Черчилль и евразиец Сталин - очертили в первом приближении то, какой предстояло быть новой послевоенной карте мира. Правовая система фиксировала баланс магистральных геополитических сил.